Туман

– Да, вам лучше поспать, – сказал Доминго, подтыкая одеяло. – Вот поспите, и все пройдет.

– Да, посплю, и все пройдет. Я всю жизнь только и делал, что спал и видел сны. Было ли что-нибудь еще в ней, кроме тумана?

– Ну полно, будет вам. Бросьте эти книжные бредни, как выражается Лидувина.

– Книжные бредни… А бывают не книжные? Было ли что-нибудь до книг – то есть рассказов, слов и мыслей? А когда мысль погаснет, останется что-нибудь? Книжные бредни! А кто у нас не книжный? Знаешь такого дона Мигеля де Унамуно, Доминго?

– Что-то читал о нем в газетах… Говорят, он господин со странностями, все время изрекает неуместные истины.

– Но ты с ним лично знаком?

– Я? Мне ни к чему.

– Да просто Унамуно – тоже тот еще персонаж. Все мы персонажи. Он тоже умрет, непременно, хотя хочет жить… Он умрет! Такова моя месть. Он запретил мне жить? Так пусть умрет, умрет, умрет!

– Будет вам, оставьте того господина в покое. Пускай умрет, когда будет на то Божья воля. Засыпайте!

– Спать… спать… видеть сны… Умереть, уснуть, спать… и видеть сны, быть может! Я мыслю, следовательно, существую. Я существую, следовательно, мыслю… И тем не менее, меня не существует. Меня нет… Мама! Эухения… Росарио… Унамуно…

И он заснул.

Спустя какое-то время Аугусто сел на постели. Бледный, задыхающийся, всматриваясь в ночь широко распахнутыми тревожными глазами, он вскрикнул: «Эухения! Эухения!» Доминго кинулся к нему. Голова несчастного склонилась на грудь, и Аугусто умер.

Приехал врач. В надежде, что пациент еще жив, он готовился пустить ему кровь и поставить горчичники, но вскоре убедился, что поздно.

– Сердечный приступ, – вынес вердикт врач.

– Вряд ли, сеньор, – возразил Доминго, – думаю, это от несварения желудка. Он столько всего съел на ужин. Не в его обычае так объедаться. Он будто хотел…

– Хотел наесться напоследок, потому что в будущем уж не придется? Вероятно, он предчувствовал свою кончину.

– А я, – вмешалась Лидувина, – уверена, что все от головы. Он поужинал за троих, верно, однако точно был не в себе, молол всякий бред…

– Что за бред? – спросил врач.

– Что его не существует и все в таком роде…

«Бред? – невольно подумал врач. – Кто знает наверняка, существует он или нет? Человеку сие неведомо. Каждый существует лишь в глазах других». А громко вслух сказал:

– Сердце, желудок и голова – единое целое.

– Aгa, из них получается тело, – сказал Доминго.

– Тело и есть единое целое.

– Без сомнения!

– И единство это гораздо важнее, чем вам кажется.

– А вы, сеньор, знаете, что мне кажется?

– Пожалуй! Теперь я вижу, что вы неглупы.

– Я себя дураком и не считаю, сеньор доктор. Не понимаю я людей, которые всех встречных держат за идиотов, пока им не докажут обратное.

– Как я сказал, – продолжил врач, – желудок вырабатывает соки, из которых образуется кровь, сердце снабжает кровью голову и желудок, а голова управляет работой сердца и желудка. Следовательно, уместен вывод, что сеньор Аугусто умер от сбоя в работе всех трех органов, то есть всего тела.

– А по-моему, – перебила Лидувина, – нашему хозяину просто стукнуло в голову, что он непременно помрет. А кому охота помереть, тот и помрет, конечно.

– Верно! – кивнул врач. – Смерти иногда удается избежать даже на краю могилы, если человек верит, что выживет. Но если он убежден в собственной скорой смерти, тогда все, конец.

– Смерть нашего хозяина – прямо самоубийство. Добился своего…

– Видимо, у него были сложности…

– Да еще какие! Серьезней не бывает. Женщины!

– Ясно, ясно. Ну что ж, готовьтесь к похоронам.

Доминго разрыдался.

XXXIII

Получив телеграмму с известием о смерти несчастного Аугусто, я выяснил, при каких обстоятельствах это случилось, и основательно задумался. Вправе ли я был говорить ему такие жестокие слова в тот вечер, когда он явился, чтобы обсудить со мной мысль о самоубийстве? Мне даже стало жаль, что я убил его. Подумалось, что он был прав, и зря я не позволил ему сделать по-своему. Может, воскресить его?

– Да, – произнес я, – надо его воскресить. А там пусть поступает как знает. Захочет – покончит с собой.

Приняв решение воскресить Аугусто, я уснул.

Не успел я толком заснуть, как Аугусто сам явился ко мне, белее облака, озаренного закатным солнцем. Он пристально взглянул на меня и промолвил:

– Это снова я.

– Зачем явился?

– Попрощаться хочу, дон Мигель, проститься до встречи в вечности и приказать – да, приказать, а не упросить, – чтобы вы написали о моих приключениях раман.

– Он написан.

– Знаю. Все написано. Еще я хотел сказать вам, что идея с воскрешением, чтобы я сам покончил с собой, не имеет смысла. К тому же это невозможно.

– Невозможно? – переспросил я во сне.

– Да! Тем вечером, когда мы разговаривали у вас в кабинете – помните? – вы не спали и не видели сон, а бодрствовали. Я вам тогда объяснил, что мы, якобы вымышленные создания, обладаем своей собственной логикой, и с нами нельзя делать все, что вздумается. Не выйдет. Забыли?

– Не забыл.

– Кстати, готов поручиться, что у вас никаких желаний нет, хотя вы настоящий испанец. Не так ли, дон Мигель?

– Да, сейчас никаких желаний нет.