Туман войны

Стол, как водится, сооруженный из патронных и оружейных ящиков, накрывали местные газеты, на которых стояли нехитрые блюда, в основном консервы и местные овощи, из которых знакомыми были только лук и пунцово-красные помидоры. Но на этот раз стол украшало большое блюдо, на котором лежали куски жаренной с рисом свинины. Розовое мясо в залежах коричневатого риса, приправленного жгучими специями, — это деликатес сродни именинному торту. Рядом с нашим штатным виночерпием и тамадой в одном лице восседал широкоплечий рослый мужик в белой безрукавке, из нагрудного накладного кармана которой свешивался небрежно засунутый туда дорогой галстук. Лицом проверяющий, а это несомненно был он, неуловимо напоминал актера Рыбникова[98] в молодые годы. Только моряк был раза в два крупнее и носил короткую бородку и усы. В здешнем посольстве как сам военный атташе, так и все его помощники служили именно по морскому ведомству, поэтому в морском происхождении гостя я нисколько не сомневался. Моряк что-то громко рассказывал, когда Славка вскочил, резко вскинув руку к съехавшему на самую макушку кепи:

— Отряд, смир-ррна! Та-арищ капитан, личный состав…

— Отставить, садись уже. Товарищ помощник военного атташе, — я повернулся к поднявшему на меня блестящие от выпитого глаза проверяющему, — капитан Шубин, прибыл для прове…

— Да сам-то садись, — голос моряка был под стать его внешности — гулкий и басовитый. Он крепко, но без нажима пожал мне руку. — Какие в здешней глуши церемонии. Все я посмотрел, так служить. А теперь давай вашу «душевную». Мне тут лейтенант все уши прожужжал, как ты ловко на гитаре бренчишь. Садись-садись, приказываю.

Делать было нечего, пришлось упасть рядом с ухмыляющимся Дугой и выпить под общий гомон из настоящего, оберегаемого как зеница ока граненого стакана сто пятьдесят граммов русской водки. Напиток этот в здешних краях совершенно экзотический, надо думать, привез его Мурзилка, славившийся еще со времен брянской школы запасливостью и некоторым куркульством. Но самым приятным сюрпризом была закуска: кусок настоящего черного хлеба. Втягивая носом этот божественный, забытый за время скитаний по «латинщине» запах, я как бы на мгновение побывал дома. Давно замечено, что любое напоминание о Родине, даже такие вещи, как кусок ржаного хлеба и стакан водки, приводят взрослых матерых вояк в вообще-то не свойственное им сентиментальное расположение духа. Тоскуют все, только каждый лелеет это щемящее чувство молча, пряча его от друзей. На волю чувства вырываются только в редкие минуты отдыха, когда напряжение отступает под натиском рвущихся на волю воспоминаний. Отдых нужен всем, особенно если ты знаешь, что уже совсем скоро все эти люди пойдут вместе с тобой практически на верную гибель. Другой бы стал орать, строить людей и вытравливать сантименты каленым железом, но только не я. В чувство мы себя привести сумеем, и довольно быстро, а вот расслабиться, пусть и на такой короткий срок, уже вряд ли светит.

Я взял в руки протянутую мне через стол семиструнку и приготовился петь. Ребята просили «душевную», и хотя голос у меня довольно посредственный, ее исполнение почему-то всегда выпадало именно на мою долю.

Разлучались полночью туманною,Уводила в бой меня звезда.Распрощались с Танею, с Татьяною, с Татьяною,

Не забыть ее мне никогда…

Песня струилась, слышимая и за пределами тесной прокуренной хижины, в дверь заглядывали местные, заслышав незнакомый мотив и слова. Неожиданно подключились, подхватывая мотив, флейты и еще две гитары. Местные — очень музыкальный народ, и хоть слов они не понимали, музыка и мой хрипловатый баритон говорили им, что песня о любви, а этого, как правило, бывает достаточно. Я продолжал петь, поглядывая на подтягивающих негромкими голосами бойцов. Ребята отставили стаканы, алюминиевые гнутые вилки корчились, изгибаемые сильными руками от избытка эмоций. Присутствующие шептали слова:

Под огнем в погоду окаянную

Девичье лицо со мной всегда.В бой иду я с Танею, с Татьяною, с Татьяною,С нею мне и горе не беда…

Я не смотрел на собравшихся за столом, я видел в этот момент только стоявшую перед зеркалом салона для новобрачных Наташу. Это воспоминание неотвязно преследовало меня сегодня!.. Вот она оборачивается ко мне, одетому в новенькую военную форму. На погонах у меня блестят лейтенантские звездочки, о стрелки на брюках можно порезаться, форменные туфли сияют. Хочется подхватить будущую жену на руки и закружиться с нею по пустому залу магазина в ритме торжественного вальса. О далекой, но такой щемяще родной женщине думалось сейчас, а о той, что была рядом и, возможно, поспособствовала нашему вызволению из смертельного мешка, не вспоминалось совершенно. С новой силой я ударил по струнам.