Туман войны

Павлантий жевал сыр, хлебал острую томатную похлебку почти машинально, едва ощущая вкус пищи. Ел он с годами все меньше, всего раз или два в сутки. Отдавая предпочтение простой пище, очень много пил минеральной воды, чей неисчерпаемый источник с давних пор бил в подземельях храма Асклепия на юге столицы. Вода расходилась по всему Элисию[35] и пользовалась популярностью благодаря различным целебным свойствам. Мелодичный сигнал прервал невеселое течение мыслей Павлантия. Он все чаще замечал за собой рассеянность — верный признак наступающей дряхлости. Временами Председатель уплывал мыслями далеко в прошлое, упуская контроль за настоящим. Вот и теперь вызов заставил его руку с бокалом дрогнуть. Поставив бокал на стол, автарх тронул иконку интеркома в глубине мерцавшего оттенками голубого голоэкрана.

— Господин Председатель, — голос Клавдия звучал официально и холодно, — прибыл его преподобие иерарх Стефаний.

— Проси. — Павлантий отодвинул миску с едва тронутой похлебкой и отпил изрядный глоток вина из кубка, устремив тяжелый взгляд на двери зала Совета.

Стефаний в миру звался просто Софроном, носил звание гипасп-капитана и вместе с Павлантием дрался за Крит. Его преподобие тогда был командиром малой фаланги гипаспистов[36] и здорово выручил батарею «скорпионов»[37]

самого Председателя — их обошли и взяли в кольцо пельтасты[38] мятежного гиппарха Солона, из-за амбиций которого и начался критский конфликт. Солон возглавил мятежную курию, сбросив погрязшего в разврате критского автарха Аполония, и провозгласил себя тираном, то есть единоличным властителем колонии Крит. Захлебывающийся в соплях и винном угаре Аполоний вышел по открытому каналу в прямой эфир. Пьяный авантюрист раструбил о своем позоре по пятистам каналам глобальной новостной сети Гелиона. Брызгая слюной в дрожащий объектив бытового коммуникатора, низвергнутый автарх попросил помощи у Конфедерации.

Отказать этому развратнику и пьянице, конечно же, было невозможно: не поддержи олигархия одного из подписавших Хартию Согласия,[39] само существование такого хрупкого союза между влиятельными и богатейшими городами юго-запада окажется под угрозой распада. Критская война помогла упрочить союз и влияние трех активных его участников — Медиолантия, Спарты и Коринфа. Александрийцы тоже воевали неплохо, но слишком малочисленны и недостаточно организованны были их силы. Остальные полисы только наблюдали, ограничиваясь незначительной помощью конфедератам, не забыв, впрочем, примазаться к победе спустя три месяца — ровно столько длилась активная фаза кампании.

Стефаний-Софрон упругой походкой, отставив левую, согнутую в локте руку, на которую был намотан край багряной тоги, вошел в зал. Тогу жрец носил поверх легкой пиджачной пары, она была из коринфской шерсти глубокого серого цвета. Софрона призвали в храм Хроноса[40] и сразу произвели в чин таксиарх-прелата,[41] учитывая огромный опыт шестидесятисемилетнего ветерана; это был достойный финал военной карьеры. Бронзовая маска с ликом Хроноса, чьи рубиновые глаза смотрели всюду и словно в никуда, уставилась на Председателя с осуждением. Мало кто знал, что это были современные фотоэлектронные умножители, позволяющие жрецу одновременно считывать поступающую прямо на сетчатку глаз информацию, распознавая по мимике собеседников, что те думают по тому или иному вопросу. Знать, когда тебе лгут, и не испытывать затруднений с ответной ложью, произнесенной из-под невозмутимой бронзовой личины, — вот фирменный знак всех жрецов. Грозный лик божества плохо сочетался с хохолком седых волос, предательски торчавших на макушке Софрона. Дождавшись, когда комес канцелярии скроется за дверью, жрец с облегчением сорвал с лица личину и бросил маску на стол, рядом сложил и бордовую тогу, оставшись в обычном летнем костюме.

— Привет тебе и долгих лет процветания, Председатель Совета олигархии! Да пребудет над тобой благословение Хроноса и всех олимпийских богов…

— Кощунство — это не то, что может привлечь благосклонность олимпийцев, Ваше святейшество, — Павлантий скупо улыбнулся. — Привет и благословение тебе, старый друг. Что привело тебя ко мне в столь поздний час?

— Хе! Вести из Дельф, что же еще. — Софрон взял с подноса краснобокое яблоко, налил себе полный бокал вина, залпом опустошил его, с хрустом разжевал и в два приема заглотил фрукт. — Опять пьешь этот сладкий компот, Павл! Но рожа у тебя кислая, сладенькое винцо уже не спасает, а?

— Годы не те, чтобы дуть виноградную водку, как тридцать лет назад. — Автарх остро глянул в лицо друга поверх края кубка. — Оракул[42] сказал что-то касающееся нашей ситуации, Стеф? Не томи, говори скорей.

Павлантий от нетерпения даже чуть подался вперед, напоминая степного коршуна, высматривающего добычу. Между собой приятели не чинились, годы дружбы и семейное родство вполне позволяли — сын Софрона двенадцать лет тому назад взял в жены младшую дочь Председателя от первого брака.