Туманы Авалона

– Господа должно чтить так, как велит сам Господь, а не так, как мыслят себе люди, – строго проговорила Гвенвифар. – Затем Он и прислал в мир Христа.

– Да, но только не в наши земли, – возразил Артур, – а когда святой Иосиф пришел в Гластонбери и воткнул в землю свой посох и посох зацвел, друиды оказали ему добрый прием, он же, не чинясь, присоединился к их обрядам.

– Епископ Патриций говорит, то – предание нечестивое и еретическое, – настаивала Гвенвифар, – и священника, что свершает обряды друидов, должно лишить сана и гнать прочь заодно с друидами!

– Пока я жив, того не будет, – твердо объявил Артур. – Я поклялся защищать Авалон. – Король улыбнулся и протянул руку к Эскалибуру, покоящемуся в ножнах алого бархата. – И у тебя есть все причины быть благодарной за эту магию, Гвенвифар, – не окажись при мне ножен, ничего бы меня не спасло. И даже так я едва не истек кровью; лишь магия ножен остановила кровь. Предать доброе расположение друидов с моей стороны было бы черной неблагодарностью.

– Ты в самом деле в это веришь? – не отступалась Гвенвифар. – Ты ставишь магию и чародейство превыше воли Господней?

– Полно, любимая, – Артур пригладил ее светлые волосы. – Ты полагаешь, человеку дано сделать хоть что-либо вопреки Господней воле? Ежели ножны эти не дали мне истечь кровью, верно, Господу не угодно было, чтобы я умер. Сдается мне, моя вера ближе к Господу, чем твоя, ежели ты боишься, что какой-то там колдун способен противостоять желаниям Бога. Все мы – в руках Господа.

Гвенвифар вскинула глаза на Ланселета; на губах его играла улыбка, и на мгновение показалось, будто он насмехается над супругами, но ощущение тут же исчезло. Это мимолетная тень, не более, подумала королева.

– Что ж, Артур, ежели ты хочешь музыки, так, верно, Талиесин не откажется сыграть тебе; он, конечно, стар, и петь не может, однако руки его былого искусства не утратили.

– Так позовите его, – со смехом отозвался Артур. – В Писании рассказывается, как престарелый царь Саул призвал к себе юного гусляра, дабы развеять тяжкие мысли, а я вот, молодой король, зову престарелого арфиста, дабы тот музыкой развеселил мне душу!

Ланселет отправился на поиски мерлина; со временем старик пришел вместе с арфой, и долго сидели все в зале, внимая музыке.

Гвенвифар вспоминала игру Моргейны. «Ах, будь она здесь, она дала бы мне амулет… но прежде лорду моему должно окончательно исцелиться…» – но тут королева подняла глаза на Ланселета – и вновь ощутила во всем теле неодолимую слабость. Ланселет сидел на скамье по другую сторону от очага и, откинувшись к стене, слушал музыку – заложив руки за голову, вытянув длинные ноги к огню. Прочие мужчины и женщины придвинулись ближе к арфисту; у Элейны, дочери Пелинора, хватило дерзости втиснуться на скамейку рядом с Ланселетом, но тот словно не замечал девушку.

«Ланселету нужна жена. Надо бы взяться за дело и написать королю Пелинору, пусть выдаст дочь за Ланселета; Элейна мне кузина, она похожа на меня, она уже вошла в брачный возраст…» Однако Гвенвифар знала про себя, что никогда этого не сделает; успеется еще – пусть Ланселет сам сперва объявит, что не прочь взять жену.

«А если Артур так и не поправится… Ох, нет, нет, я не стану об этом думать…» Гвенвифар украдкой перекрестилась. Однако же, думала она про себя, давно уже не засыпала она в Артуровых объятиях; похоже на то, что он и впрямь не может дать ей ребенка… Королева поймала себя на том, что гадает, каково это – разделять ложе с Ланселетом… может быть, он подарил бы ей желанное дитя? Что, если бы она взяла Ланселета в любовники? Гвенвифар знала: есть женщины, на такое вполне способные… Вот Моргауза, например, этого даже не скрывает; теперь, когда она вышла из детородного возраста, ее собственные любовные шашни стали такой же притчей во языцех, как и скандальное распутство Лота. Щеки королевы горели; Гвенвифар понадеялась, что никто этого не заметил; она глядела на руки Ланселета и гадала, каково это – ощущать их ласковые прикосновения… нет, об этом грех даже думать…