Туманы Авалона

Если женщина берет себе любовника, должно в первую очередь позаботиться о том, чтобы не забеременеть, не родить ребенка, что станет бесчестием для нее самой и позором для ее супруга; так что, если она бесплодна, это все как раз неважно… можно считать, что ей повезло… Господи милосердный, как так вышло, что ее, целомудренную христианку, одолевают думы столь порочные? Они и прежде приходили ей в голову, и когда она исповедалась капеллану, тот сказал лишь, что причина – в затянувшейся болезни ее мужа, так что ходу мыслей ее удивляться не приходится; и не должно ей терзаться угрызениями совести; надо лишь денно и нощно молиться, и ухаживать за мужем, и думать только о том, что ему приходится еще тяжелее. Гвенвифар по достоинству оценила этот добрый, разумный и мягкий совет, однако ей казалось, что священник так и не понял до конца ее признания, не осознал, какая она грешница и как порочны и нечестивы ее мысли. В противном случае святой отец, конечно же, сурово выбранил бы ее и наложил бы на нее тяжкую епитимью, и тогда Гвенвифар почувствовала бы себя лучше, свободнее…

«Ланселет никогда не упрекнул бы меня за бездетность…»

Гвенвифар с запозданием осознала, что кто-то назвал ее по имени, и испуганно подняла голову: неужто мысли ее открыты всем и каждому?

– Нет-нет, лорд мой мерлин, довольно музыки, – произнес Артур. – Глядите, уже стемнело, и супругу мою клонит в сон. Она, верно, совсем измучилась, ухаживая за мною… Кэй, вели слугам накрывать на стол, а я пойду прилягу. Ужин пусть подадут мне в постель.

Гвенвифар подошла к Элейне и попросила девушку взять на себя ее обязанности; сама она побудет с мужем. Кэй отправился отдать распоряжения слугам; Ланселет протянул Артуру руку, и тот, опираясь на палку, захромал к себе в спальню. Ланселет уложил короля в постель – нежнее и осторожнее любой сиделки.

– Если ночью ему что-нибудь понадобится, пусть непременно позовут меня; ты знаешь, где я сплю, – тихо сказал он Гвенвифар. – Мне его приподнять проще, чем кому-либо…

– Ох, нет-нет, думаю, теперь нужды в этом нет, однако ж спасибо тебе, – отозвалась королева.

Ланселет ласково коснулся ладонью ее щеки. Каким высоким казался он рядом с нею!

– Если хочешь, ложись со своими дамами, а я останусь и пригляжу за ним… судя по твоему виду, крепкий, спокойный сон тебе сейчас не помешает. Ты – как кормящая мать, что не знает покоя и отдыха, пока младенец не приучится спать до утра, не пробуждаясь то и дело. Я отлично способен позаботиться об Артуре – теперь тебе уже незачем бодрствовать у его изголовья! Я подежурю в комнате в пределах слышимости.

– Ты очень добр ко мне, – отозвалась королева, – но мне все же хотелось бы побыть с мужем.

– И все же пошли за мною, если я ему понадоблюсь. Не пытайся сама его приподнять – пообещай мне, Гвенвифар!

Как нежно и ласково прозвучало в его устах ее имя; куда нежнее, чем «моя королева» или «госпожа моя…».

– Обещаю тебе, друг мой.

Ланселет нагнулся и запечатлел на ее челе легкий, совсем невесомый поцелуй.

– Вид у тебя совсем измученный, – промолвил он. – Ложись и выспись хорошенько. – Ладонь его на мгновение задержалась на ее щеке, но Ланселет отнял руку – и молодая женщина почувствовала холод и ноющую боль, как если бы зуб разболелся.

Она прилегла рядом с Артуром. Какое-то время Гвенвифар казалось, что муж ее спит. Но вот в темноте прозвучал его голос:

– Он всегда был нам добрым другом, верно, жена моя?

– Даже брат не вел бы себя великодушнее.

– Мы с Кэем росли как братья, и я искренне к нему привязан, но права пословица: «Кровь не водица», и кровное родство означает близость, о которой я и помыслить не мог, пока не узнал своих кровных родичей… – Артур беспокойно заворочался, тяжело вздохнул. – Гвенвифар, мне нужно тебе кое-что сказать…

Молодая женщина похолодела от страха, сердце ее неистово заколотилось в груди: неужто Артур видел, как Ланселет целовал ее, и теперь упрекнет жену в неверности?

– Пообещай, что не расплачешься снова, – произнес Артур. – Я просто не могу этого вынести. Клянусь тебе, я даже не думаю тебя упрекать… но мы женаты вот уже много лет, и лишь дважды за это время ты надеялась на ребенка… нет-нет, не плачь, умоляю тебя, дай мне докончить, – взмолился король. – Очень может статься, что вина моя, а не твоя. У меня были и другие женщины, как это у мужчин водится. Но хотя я никогда даже не пытался скрыть, кто я такой, за все эти годы ни одна женщина не пришла ко мне и не прислала родственников сказать, что такая-то и такая-то родила мне сына-бастарда. Засим, может статься, это в моем семени нет жизни, так что, когда ты зачинаешь, плод даже в движение не приходит…

Гвенвифар опустила голову; волна волос упала ей на лицо. Значит, Артур тоже извел себя упреками?