Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Единственная! – И он чувствовал, что она взаправду единственная, а вот с женой была осечка: все преподает, пишет рецензии, слишком любит свою маму, друзей, распыляется, в общем. Цветы в вазах засохнут, пустят запах мышиных подмышек, она не удосужится их выбросить, какой пример для дочери…

– И у меня будет фамилия Васильева-Дрозд? – Маргошик перевела разговор в дворянское русло.

* * *

А со студентами Маргошик совсем иначе себя вела, не так, как бывшая жена его. Если задумается студент на зачете, она говорит:

– Сейчас, как лебедушка, соберусь и красивой походкой уйду.

И один раз даже ушла, покачивая достойными бедрами. Правда, вернулась через пять минут.

Через год Игорь случайно встретился, на подходе к пляжу, со своей прошлой женой и ее новым мужем Петром Веди (именно под таким псевдонимом публиковал свои статьи этот журналист). На черной майке Петра было начертано будто бы дрожащей рукой: «Хорошо вчера посидели».

Игорь Николаевич окинул его взглядом: у Петра телосложение скальпеля, да и статьи такие же – режет беспощадно. Ох, и залетит когда-нибудь!

– Игорь? – рассеянно улыбнулась бывшая жена.

Он в ответ:

– Прекрасный день, не правда ли? Представьте себе, я тот, кому вы обязаны своим счастьем.

Последние слова проговорил, глядя в глаза Петру Веди.

– У меня через час прессуха, – ответил тот. – Надо Ане успеть искупаться.

Первая жена Петра утонула несколько лет тому назад, и он пытался много раз и Аню отговорить от воды, но не такова Аня.

– А где же твоя, Игорь, половина? – спросила Аня.

– В Словении, на семинаре по псевдочастицам.

– Понятно. – Аня щелкнула по рисунку на его футболке, где совокуплялись ежики, а под ними был огромный знак вопроса.

* * *

Судя по ежикам, он сейчас в поисках очередной единственной, подумала она.

Но ошиблась.

Игорюнчик написал кандидатскую для Маргошика и сразу приступил к работе над докторской – для нее же. Представлял, что, когда умрет, она долго будет горевать, в широком черном шелке.

Мечты – это духовное вино жизни. Но не всегда оно пьется долго, можно и поперхнуться.

После защиты докторской Маргошик, но нет, Маргарита Павловна, выбросила его карту мира (по ней шли флажки – они указывали, где он рыбачил).

Игорь понял, что он превращается в отработанный продукт.

И что же, пятнадцать лет блаженства – все это время в дураках ходил? Не может жизнь быть устроена так тупо!

А вдруг может? Неужели эта жена оказалась псевдочастицей?

Маргошик сказала таким же, как прежде, пьянящим голосом, но содержание было чудовищное:

– Я консультировалась с риелтором. Нам с сыном получается двухкомнатная, а тебе – однокомнатная на Пашне.

Пасынок невольно показывал свою порядочность. Ведь отчим только что на восемнадцатилетие подарил ему маленькую «дэу». Поэтому он не издал ни звука, а только крутил во время всего разговора массажер для пальцев и в конце концов сломал.

* * *

Игорюнчик приехал к кузену с двумя бутылками кагора «Аскони»:

– Я ей написал кандидатскую, докторскую, удочерил ее сына… то есть, усыновил дочь… ну, ты понял… а она хочет вышвырнуть меня, как пыль!

– Николаич, спокойнее. – Кузен между бокалами листал свой семейный альбом, показывал юношеские фотографии и иногда произносил: – Вот здесь я какой накачанный, смотри… А здесь, еще раньше, я весь в жилах, как в веревках, на спарринге.

Странно, это успокаивало. Тем более что пока можно жить на даче, Маргошик соглашалась, а потом у него будет однокомнатная.

* * *

Хотя двоюродный брат знал всю его жизнь наизусть, Игорюнчик концентрированно-кагорно опять нанизывал перед ним факты, которые говорили, что для чего-то значительного все время спасала его судьба.

– Мне было десять месяцев, когда я подполз к грибам, принесенным мамой.

– Тетей Машей. Да… Она была известная грибница. Помнишь, как нашла гриб-дождевик, похожий на череп?

– Это незадолго до ее ухода… Я вот о чем… Я еще не ходил, так шустро подполз, поел сырых грибов. Потом год лежал в больнице, врачи сказали: безнадежен. Мама повезла к бабке, и та кагором вылечила меня.

– Ну давай еще полечимся.

Погоняв во рту душистую ауру, Игорюнчик продолжал:

– А когда прыгал с парашютом в кружке, захлестнуло купол. Скорость бешеная, но упал в болото. Очнулся среди желтых кувшинок. Болото было полуметровой глубины, так что не разбился, но и не захлебнулся!

Тут он повысил голос – как бы для Маргошика. То есть не надейтесь, не захлебнусь я в болоте жизни.

– Игорь! Ты пропустил, как мы ходили за ягодами.

– Как сейчас: на той стороне озера медведь ест рыбу.

– Я сказал: какой-то дурной мужик летом в шубе. И стали смеяться над ним, дразнить, прыгали, орали…

– К-кинул я пару коряг в его сторону, – простонал Игорюнчик.

– А мишка поплыл через озеро к нам. Он ревет, мы ревем, летим в деревню, а он ломится, лес трещит сзади нас! Добежали мы – забились на полати, дрожали-дрожали…

Тут Игорюнчик вскинулся:

– И неужели какие-то силы меня спасали, чтобы я остался один на излете жизни?