Туркестан

– Гродеков был, как всегда, молодцом. Вот достойный человек! Всю жизнь в войсках, Академию Генерального штаба закончил, георгиевский кавалер! А характер просто железный. Когда ему сообщили о случившемся, он отдал приказ: караульной роте и казакам, сколько их там было, разогнать толпу. Мы уже прижали туземцев к мосту через канал. Но толпа встала и дальше не уходит. Даже наоборот, готовится нас атаковать! Опять появились эти дервиши в высоких шапках. И кричат: «Газават!» Из туземных кварталов начало подтягиваться к ним подкрепление. А ведь там сто тысяч человек! Мы же всегда держим это в голове! Представляете? Войск одна неполная рота, а против нее могут выйти сто тысяч! Если я, штабс-капитан Скобеев, сейчас этот бунт в зародыше не подавлю…

Ну, стал я их уговаривать. Четыре раза крикнул, чтобы расходились, иначе будем стрелять. А их все прибывает и прибывает. Тут в нас полетели камни. Сразу семь человек у меня ранило. И так солдат мало, а еще это! Нас ведь всех камнями забьют! Делать нечего, скомандовал я залп…

Полицмейстер сидел красный, взъерошенный и крутил в руках заштопанную фуражку.

– Вы же видели, Алексей Николаевич, как стреляют в Первом Туркестанском стрелковом батальоне!

– Видел. На «сверхотлично».

– Вот! Роты в нашем округе содержатся пусть не по военному штату, но по усиленному! Значит, в роте 180 человек[67]. Ну, часть на других караулах, но до ста ружей у меня там было. Дали мы всего два залпа. Как вы думаете, сколько положили бы мои стрелки народу, если бы я хотел крови? В условиях, когда перед ними толпа и каждая пуля найдет цель?

– Двести человек бы и положили!

– Именно! А убито было десять человек.

– Десять? – не поверил своим ушам Лыков.

– Десять, – повторил капитан. – И семь или восемь ранило.

– Верх гуманизма, – лаконично оценил сыщик.

– И я так считаю. Ну, после залпов туземцы наконец побежали. За ними устремились все кому не лень. Кроме моих стрелков… Казаки, за казаками – писаря с кольями, следом – русские торговцы с Воскресенского базара, с гирями и топорами… Именно они побросали в канал Анхор много народу. Берега там, видели, высокие и глинистые. Утонуло восемьдесят человек. И стало в Ташкенте тихо…

На другой день приехал барон Вревский, заслушал начальника области, сказал, что полностью одобряет его действия. И уехал обратно отдыхать. Вот легкомысленный! В городе бунт, десятки трупов, а ему тут дела не нашлось!

Потом был суд. Привлекли шестьдесят подозреваемых, из них осудили только двадцать пять. В том числе и Иногама-ходжу Умриаходжинова. Восьмерых приговорили к смертной казни, но генерал-губернатор заменил ее бессрочной каторгой. Спасибо, вмешался Абдул Касым-хан. Это был самый уважаемый ишан в Ташкенте. Он пользовался огромным авторитетом, и заслуженно. Ишан передал генерал-губернатору записку, где объяснил причины бунта. Там было сказано, что сарты восстали не против царской власти, а лишь хотели сохранить законы шариата. Записка подействовала – тут опять заслуга Нестеровского. Он объяснил барону, в каком виде тот предстанет перед Петербургом, если начнет раздувать дело. Ведь именно ошибки администрации были причиной бунта! Вревский долго ломался, хотел даже судить самого Абдула Касым-хана, но передумал. Тем более что ишан вскоре помер. И в итоге ответили за все два человека. Путинцева переместили с города Ташкента на Ташкентский уезд. А Гродекова перевели в Приамурский край. Меня же вызвал Константин Александрович Нестеровский и сказал: берись, Иван Осипович, за важное дело. Создавай новую туземную полицию под своим началом. С тех пор я полицмейстер старого города. Ну и капитана дали – за то, что не растерялся…

– А Исламкуль?

– Он пропал. Когда вели следствие, на него многие указали, как на зачинщика. Ходили слухи, что он то ли утонул в арыке, то ли бежал в Хиву. И вот – сыскался теперь в Ташкенте!

Дознание шло ни шатко ни валко. Что могли сделать, сыщик и полицмейстер сделали. Исламкуля искали с двух концов. У Ларионова появился новый вестовой, рьяный и расторопный. Кокоткину сменили денщика. Проще всего оказалось с Веселаго. Тот проживал на Самаркандской, в доме, отданном под офицерские квартиры. Там объявился коридорный, который вечно ходил по жильцам и искал приработка. Веселаго, жуир и холостяк, нанял парня бегать с записками по всему городу. Большинство посланий были к женщинам, но встречались и деловые письма. С них Скобеев делал копии и складывал в отдельную папку. Так, выяснилось, что в махинациях замешан сам начальник поземельно-податного отделения областного правления статский советник Гуртих. А жалкий интендантский поручик Требесов за ночь спокойно спускает в карты свое годовое жалованье…

Алексей в сопровождении гаврилыча[68] съездил на берег Сыр-Дарьи, где нашли труп торговца Батышкова. Он надеялся накопать там каких-нибудь новых улик, но не вышло. Со смерти торговца прошло уже два месяца, и сменился участковый пристав, который вел дело по горячим следам.