Микки Спиллейн

Тварь

Mickey Spillane: “The Twisted Thing”, 1966

Перевод: Г. Николаев

Глава 1

Лицо коротышки представляло собой кровавое месиво. Тусклые застывшие в шоке глаза, чуть видневшиеся между иссиня-черных, вздувшихся, как грибы-дождевики, век, непонимающе смотрели на Дилвика. Губы распухли и полопались, и струйки крови извилистыми дорожками медленно ползли из уголков рта по щетинистому подбородку, капая на темную от пота рубашку.

Слепящая лампа не освещала Дилвика, который стоял в тени, нависая над головой парня, как дамоклов меч. Он тоже потел. Рубашка липла к его широченной мясистой спине, воротничок размок и смялся на огромной шее. Он потуже натянул кожаную перчатку на мускулистую руку и размахнулся. Раздался тошнотворный звук затрещины, нанесенной открытой ладонью по скуле коротышки. Стул опрокинулся, и голова коротышки стукнулась о цементный пол, издав звук упавшего арбуза. Дилвилк подбоченился и злобно уставился на карикатуру, еще недавно бывшую человеком.

— Уведите его и приведите в порядок! Потом тащите обратно!

Из темноты появились еще два копа и подняли стул. Один из них рывком поставил парня на ноги и поволок к двери.

Господи, как я их ненавидел! И это называется взрослые мужчины! Вчетвером они по очереди выколачивали признание из парня, которому нечего было сказать. И мне приходилось на это смотреть.

Меня хотели запугать. «Берегись! — словно говорили мне. — Если ты попробуешь утаить информацию от Дилвика, ты рискуешь оказаться с проломанным черепом. Вот тебе пример, погляди на него, а после выкладывай все, что знаешь, да оставайся под рукой, чтобы он, Великий Дилвик, мог заняться тобой, когда ты ему понадобишься».

Я набрал полный рот слюны и смачно сплюнул Дилвику под ноги. Жирный коп резко повернулся на каблуках и оскалил зубы в издевательской ухмылке.

— Наглеть начал, Хаммер?

Я не пошевелился и остался сидеть, развалясь на стуле.

— А хоть бы и так, Дилвик, — отозвался я дерзко. — Я вот сижу и думаю.

Верзила скорчил мерзкую гримасу.

— Думаешь? Ты?

— Угу. Думаю, как бы ты выглядел завтра, если бы попробовал этот номер со мной.

Два копа, тащившие коротышку к двери, застыли на месте. Третий, смывающий пятна крови со стула, перестал тереть щеткой плетеное сидение и затаил дыхание. Никто никогда не говорил так с Дилвиком. Никто — от самого важного политикана в штате до самого прожженного уголовника. Никто не осмеливался на это, потому что Дилвику ничего не стоило разорвать такого человека в клочья голыми руками. Он был Дилвик — самый подлый, самый жестокий коп из всех когда-либо обходивших свой участок или молотивших по черепу дубинкой. Грубый, крутой, бесчестный, он не считался ни с кем и никогда не боялся. Разбить человеку в кровь лицо ему было приятней, чем поесть, и все это знали. Вот почему никто не говорил с ним так. То есть, никто, кроме меня.

Потому что я и сам такой.

Дилвик шумно выдохнул. В следующий миг он протянул ко мне волосатую лапищу, но я не позволил ему ухватить меня за рубашку. Я встал и насмешливо ухмыльнулся ему в лицо. Дилвик, при его росте, не привык встречать прямой взгляд. Он любил смотреть на людей сверху вниз. Но сейчас не вышло.

— И что же ты, интересно, сделаешь? — прорычал он.

— Попробуй — узнаешь, — сказал я.

Я увидел, как он отводит плечо, готовясь к удару, и не стал ждать. Мое колено стремительно взлетело и с противным хрустом врезалось ему в пах. Когда он сложился пополам, я двинул его кулаком в зубы и почувствовал, как они крошатся. С синеющим лицом он грохнулся на пол. Один из копов отпустил коротышку и потянулся за револьвером.

— Замри, балда, — сказал я, — пока тебе не разнесли дурацкую башку. Пушка еще при мне.

Он сразу же опустил руку. Я повернулся и вышел из комнаты. Никто не пытался меня задержать.

Наверху дежурный сержант, сидевший, как и раньше, за столом, склонившись над газетой, поднял голову и, увидев меня, украдкой сунул руку под стол. Но и моя в этот момент находилась под мышкой в каких-нибудь шести дюймах от пистолета, практически предлагая ему померяться — кто кого. Быть может, его дома ждала семья. Во всяком случае, коп положил руку на стол. Такие глаза, как у него, мне уже приходилось видеть раньше. Так смотрит крыса из своей норы, когда в комнате такса. Но в копе еще крепко сидело сознание того, что он — Закон, и удержаться ему было сложно.

— Дилвик тебя отпустил? — требовательно спросил он.

Я выдернул газету у него из-под рук и с бешенством швырнул ее на пол.