Тварь у порога

Когда я первый раз направился к диким холмам, чтобы наметить место для нового водохранилища, жители Эркхэма предупредили меня, что это дурное место. Но в старых городках всегда ходят легенды о ведьмах, и я отнес это предостережение к тем сказкам, которые няньки веками нашептывали детям. Само название Окаянная пустошь представлялось мне нелепым и театральным. Удивительно, как оно появилось в фольклоре местных пуритан! Потом я сам увидел протянувшиеся на западе зажатые крутыми склонами дремучие заросли и уже не удивился бы, какие бы древние тайны здесь ни открылись. Я пришел на место утром, но там еще господствовал мрак. Ни в одном новоанглийском лесу я не видел, чтобы такие мощные деревья росли столь густо. Под их темными кронами было слишком тихо, и ноги ступали неуверенно, чересчур глубоко утопая в разросшихся, годами не тронутых мхах.

На открытых склонах вдоль старой дороги виднелись маленькие фермы. Кое-где на них сохранились все постройки, кое-где — только домики, а местами лишь одинокая труба или затопленный погреб. Густо разрослись сорные травы и шиповник, что-то неуловимое и дикое шелестело в подлеске. Меня не покидало чувство беспокойства и угнетенности, пейзаж казался ирреальным и гротескным, как будто была нарушена перспектива или светотень. Не удивительно, что здесь никто не селился: в таком окружении невозможно спокойно спать. Слишком похоже на картины Сальватора Розы, слишком напоминает заколдованный лес в сказках.

Но все это не могло даже сравниться с Окаянной пустошью. Едва я увидел ее в центре просторной низины, я понял, что никакого другого названия нельзя дать подобному месту и что трудно найти другое место, которому дали бы такое название. Словно поэт изобрел его, взглянув именно в эту долину. Должно быть, рассуждал я, это последствия пожара, но почему тогда не видно новой поросли? Среди пышных лесов и полей зияло огромное, в пять акров, безжизненное пятно, как будто выжженное кислотой. Оно простиралось в основном к северу от старой дороги, но захватывало небольшой участок и по другую ее сторону. Я почувствовал инстинктивное нежелание приближаться, но дело требовало, чтобы я прошел дальше. На мертвой земле не видно было никакой растительности, только мелкая серая пыль или зола, которую, кажется, даже не раздувал ветер. Вокруг валялось или стояло, догнивая, множество голых стволов, а ближайшие деревья были чахлые и низкорослые. Пока я спешно пересекал пятно, справа я успел заметить развалины печной трубы и погреба, и открытый, заброшенный колодец, тяжелые испарения которого странно искажали солнечный свет. Я был рад, когда, наконец, достиг заросшего лесом склона, по которому мне предстояло подняться, и теперь страхи обитателей Эркхэма не казались мне надуманными. Поблизости не было никаких других строений, должно быть, это место и раньше не было особенно притягательным. Возвращаясь, я сделал крюк по новой дороге, не решившись в сумерках идти через зловещую низину, словно отражавшую темную пустоту вечернего неба. Мне было бы уютнее, если бы его заслонили облака.

Вечером я стал расспрашивать старожилов Эркхэма об Окаянной пустоши и о том, что здесь подразумевалось под загадочными словами «странные дни». Я не узнал ничего определенного, кроме того, что вся история была совсем не такой уж древней. И вообще, эти события не были легендой, они произошли еще при жизни рассказчиков, в 80-е годы прошлого века. Тогда пропала или была убита целая семья, а большего никто говорить не хотел. И так как мне настойчиво советовали не обращать внимания на глупые сказки Амми Пирса, который жил в старом домишке около леса, там, где деревья становились чересчур крупными, я на следующее же утро разыскал его. Жилище Пирса стояло так давно, что уже начало источать тот специфический запах, который присущ только очень старым домам. Мне пришлось долго стучать, пока я не услышал за дверью медленное старческое шарканье. Впрочем, Пирс был далеко не так стар, но его опущенный взгляд, ветхая одежда и белая борода производили гнетущее впечатление.

Я не знал, как лучше навести его на воспоминания, поэтому для начала заговорил о планах строительства водохранилища, своих изысканиях и задал ему несколько невинных вопросов о местности. Он отнюдь не был тем слабоумным невежей, каким мне его представляли, он не хуже других понял, о чем идет речь. Но в отличие от других крестьян, он, похоже, не жалел, что придется затопить много леса и пахотных земель (возможно, потому, что к его жилью это не относилось). Казалось, он даже испытывал облегчение от того, что темные старые долины, с которыми была связана вся его жизнь, были обречены. Им лучше быть под водой после тою, что случилось в Странные дни. Пи этих словах его хриплый голос дрогнул, он подался вперед и многозначительно поднял трясущийся указательный палец.