Твердая рука

На фотографии, которую я снял последней, они шли в обнимку, глядели друг на друга и смеялись. Их лица светились счастьем. Молча я передал Дженни письмо. Она развернула его, взглянула на подпись внизу и сильно побледнела. Мне стало очень жаль ее, но ей не пришлось бы по нраву, скажи я это вслух.

Дженни сглотнула и протянула письмо отцу.

— Хорошо, — помолчав, сказала она. — Хорошо. Отдайте это полиции.

Она снова села на диван, устало сгорбившись и бессильно уронив руки. Ее глаза снова встретились с моими.

— Ждешь, что скажу спасибо?

Я покачал головой.

— Может, и скажу когда-нибудь.

— Это необязательно.

— Ты опять за свое, — вспыхнула она.

— Что?

— Теперь я чувствую себя виноватой. Я знаю, что иногда безобразно себя веду с тобой. Потому что из-за тебя я чувствую себя виноватой, вот и мщу за это.

— Виноватой в чем?

— В том, что ушла от тебя. В том, что наш брак развалился.

— Но это не твоя вина! — запротестовал я.

— Да, не моя, а твоя! Твой эгоизм, твое упрямство, твоя проклятая жажда победы. Ты на все готов ради победы. Ты жесток. Жесток и беспощаден к самому себе. Я не могла так жить. Никто не смог бы. Женщины хотят, чтобы мужчины в трудные минуты обращались к ним за утешением и поддержкой. Чтобы они говорили: «Ты нужна мне, помоги мне, утешь, поцелуй и скажи, что все пройдет.» А ты... А ты никогда так не скажешь. Ты отгораживаешься стеной и решаешь свои проблемы молча, вот как сейчас. И не говори мне, что у тебя ничего не болит, сколько раз я это видела. Ты сейчас даже голову нормально повернуть не можешь. Я вижу, что тебе очень больно. Но ты же не скажешь: «Дженни, обними меня, помоги мне, я сейчас заплачу?»

Она замолчала и в наступившей тишине печально махнула рукой.

— Вот видишь? Ты не можешь так сказать.

После долгой паузы я произнес:

— Не могу.

— Ну вот. А мне нужен муж, который не будет постоянно держать себя в узде. Мне нужен человек, который не боится выражать свои чувства, раскованный, более мягкий. Я не могу жить в бесконечном испытании, из которого состоит твоя жизнь. Я хочу быть с тем, кто способен потерпеть неудачу. Мне нужен... обычный человек.

Она поднялась с дивана, наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Как много времени мне понадобилось, чтобы это понять, — заметила она. — И высказать. Но я рада, что сделала это. — Она повернулась к отцу. — Скажи мистеру Квэйлу, что Ник меня больше не интересует и я больше не буду препятствовать расследованию. А теперь мне пора домой. Я себя гораздо лучше чувствую.

Они пошли к выходу. В дверях Дженни остановилась и обернулась.

— До свидания, Сид.

— До свидания, — отозвался я и хотел сказать: «Дженни, обними меня, помоги мне, я сейчас расплачусь». Но не мог.

Глава девятнадцатая

На следующий день Чарльз отвез меня в Лондон в своем роллс-ройсе. Я еще не полностью пришел в себя, но не согласился с его предложением отложить задуманное до понедельника.

— Нет, — возразил я.

— Но это будет тяжело... даже для тебя. И ты сам страшишься этого.

Страшусь я не этого, а Тревора Динсгейта, думал я. Ему нет дела до того, что у меня другие проблемы. Страх был слишком сильным словом для того, что мне предстояло, а нежелание слишком слабым. Отвращение, наверное.

— Лучше сегодня, — настаивал я. Чарльз не стал спорить. Он знал, что я прав. Иначе мне не удалось бы убедить его отвезти меня.

Чарльз высадил меня у входа в Жокей-клуб на Портман-сквер, припарковал машину и встретил меня в лобби. Вместе мы поднялись на лифте. Он был в деловом костюме, а я в брюках и чистой рубашке, но без пиджака и галстука. Жара продолжалась. Она стояла уже целую неделю, и казалось, что все, кроме меня, имели загорелый и цветущий вид.

В лифте было зеркало. Из него на меня глядело собственное лицо, землистое-серое, с запавшими глазами, красной заживающей царапиной на лбу у линии волос и чернеющим синяком на подбородке. В остальном я выглядел куда более невозмутимо и нормально, не так пришибленно, как на самом деле, и от этой мысли стало немного легче. Стоит только постараться и дальше производить такое впечатление.

Мы сразу направились в кабинет сэра Томаса Улластона. Он ждал нас. Обменялись рукопожатиями и прочее.

— Вчера твой тесть сказал мне по телефону, что у тебя есть для меня плохие новости, но не сказал, какие именно.

— Да, это не телефонный разговор, — подтвердил я.

— Тогда присаживайтесь. Чарльз, Сид... — Сэр Томас предложил нам стулья, а сам устроился на краешке большого стола. — Чарльз сказал, что это очень важно. Выкладывай, я весь внимание.

— Это по поводу синдикатов, — начал я и принялся было рассказывать ему то же, что и раньше Чарльзу, но уже через несколько минут он прервал меня.

— Нет, Сид, погоди. Такой разговор не должен остаться между нами. Следует пригласить еще кое-кого.