Тверской гость

Индус махнул рукой вправо. Афанасий посмотрел туда. Бесконечные волны, одна за другой, катились к горизонту, безмолвные, сине-зеленые, равнодушные к человеческим думам и чувствам. Чайка мелькнула. Прощай... Прощай!

Глава девятая

Поздней осенью семьдесят второго года, когда у крымского побережья дуют сильные южные и юго-западные ветры, когда у моря еще тепло, а в яйле уже перепадает снег, шел по улочкам генуэзского города Кафы к товарищам московский купец Матвей Рябов.

Шел он и думал, что пора в обратную дорогу, что нынче торг с генуэзцами стал плох - прижали генуэзцев турки и что надо купить у татар коней, пока есть дешевые, а своих, старых, продать.

За шесть лет, прошедших с астраханского грабежа, Матвей Рябов постарел, потолстел, стал еще более быкоподобен. Черные глаза купца заплыли, бороду посеребрило. Шел он, не глядя по сторонам, равнодушный к красоте итальянских каменных домов, палаццо, с изящными портиками и воздушными балкончиками, к строгой простоте армянских часовен, пышности генуэзских церквей, пестроте мечетей.

Не первый раз в Кафе. Наплевать. Да и не тот стал город, хотя вроде все на местах - и толстостенные бастионы со знаменами, где на червонном поле дыбится конь святого Георгия, и консульский длинный дворец-лоджия с узорной галереей, и рынки... похоже, плесень по Кафе пошла. Тронь ладонью - мокреть учуешь.

- Матвей! - позвали со стороны.

Рябов остановился, пощурился.

- Не признаю чегой-то... - признался он, разглядывая подходившего не то перса, не то турка. - Вроде виделись, а где... Да ты сам не обознался, часом?

- Рябов? - широко, взволнованно улыбаясь, спросил подошедший.

- Рябов... Верно... Да кто ты таков есть?

- Вспоминай, вспоминай, лешак московский! Сам вспоминай. Я-то, вишь, твою бычиную образину враз узнал!

В голове Рябова проплыли туманные видения: не то лодки, не то сарай, не то какой-то костер...

- Не... - сказал он неуверенно. - Чую, виделись, а где - не упомню.

Турок взял его за плечи, тряхнул:

- Матвей, Матвей! Новгород помнишь, посла шемаханского помнишь, Дербент помнишь?! Ну?

Рябов обалдело открыл рот.

- Стой-ка, господи! Афанасий?.. Не, быть не может... ты?

- Узнал! - все еще не отпуская плеч Рябова, взволнованно выговорил Никитин. - Узнал! Значит, похож я еще на себя. Ну, поцелуемся, что ли, на встречу-то? Эх ты, старый лапоть.

Они долго тискали друг друга, хлопали по спинам, облобызались.

Молоденькая генуэзка фыркнула, глядя с балкона на двух странных людей обнимающихся москвича и перса. Никитин погрозил ей пальцем, потом опять ликующими глазами уставился на Матвея.

- Ну... Жив?.. Как там, на Руси?

- Да ты-то откуда?

- Погодь... А кто еще тут?

- Тверских нет.

- Жаль... Слышь, верно, наши Казань взяли?

- Ага... Чего ты вырядился, как турка?

- Ух, Матвей!.. Черт с ним, с нарядом. Другого не было. Стой. Пойми, чудо: впервые своего, русского вижу. Дай-ка еще обниму!

- Ой, брось... Эка дитятко! Брось, говорю! Не тискай... Да пусти, черт! Люди ж вокруг!

- Наплевать на всех! Ну, скажи еще что-нибудь. Скажи. Слова-то, слова-то русские!

- Ты что, одичал, голоса человечьего не слышал?

- Русь вижу! Да говори же!

- Эк тебя разобрало! - усмехаясь, выговорил Рябов. - Да что тебе сказать-то? Лучше сам скажи - откуда взялся? Я ведь в Твери был недавно. Поминали тебя, пропащим считают. Куда из Дербента делся?

- Далеко, брат. В Индию ходил.

- Но! Серьезно?

- В Индию.

- Побожись.

- Крест святой, в Индию!

Рябов вздохнул, сдвинул шапку на лоб.

- Пес тебя поймет, Афоня. Шутишь, что ль? Пойдем-ка к нашим, товарищи ждут меня.

- Идем. Но скажи, Серегу Копылова видел? Микешина? Еще кого?..

- Видал, скажу...

Пока дошли до главной площади, Пьяцетты, Афанасий знал: Микешин его оболгал, Копылов вернулся из Баку через год, кое-что нажив, еле бьется до сих пор, бронникова семья нищенствует. Кашин прошлой весной помер... На Руси дела! Великий князь на греческой царевне женился. Казань и Сарай к рукам прибрали, астраханцы сидят - не пикнут, Новгород веча лишен, Москва - в силе!

- Послушай, - глядя в сторону и стараясь говорить спокойно, сказал Никитин, - кому же мне теперь долг возвращать? Остался кто в кашинском доме-то, аль нет? Дочь у него была...

- Эва! - протянул Рябов. - Дочь его пять годов за Барыковым, трое ребятишек у ней. Видная баба, да, но вредная... Не приведи господь! Все нелады с мужиком, все поперек. Барыков пить через нее стал. Плюнь. Какой на тебе долг! Избу твою и все барахло они взяли, в расчете вы.

- Трое, говоришь? - переспросил Никитин. - Сыновья?

- Сын да две девки... Плохо, плохо живут. Слышь, - замедлил шаг Рябов. - Сейчас наших встренем, так ты шутки-то брось... Парень ты был хороший, помню, где ходил - твое дело. Не хочешь сказывать, не надо. Но про Индию не ври. У нас ребята серьезные. Не любят, когда языком мелют.

- Ладно, - сказал Никитин. - Идем. Помолчу. А в Индии, брат, я был. И ничего тут не попишешь. Да, как ни вертись...