Тверской гость

В Угличе решили не стоять - пожалели время. Проплывали этот маленький городок среди дня, до вечера еще много верст могли сделать. Да и что узнаешь в Угличе? Хоть и красив Углич, сгрудивший над Волгой белые стены крепости, монастырей, высокие звонницы и тонущие в зелени крыши домишек, но это не Калязин, пусть не такой казистый, да зато живой, бойкий, перенявший у города Кашина московский торг. В Угличе только псалмы слушать да пересуды просвирен.

Зато в Ярославле поневоле провели полдня, ночь да еще полдня. Как раз перед городом захватила гроза. Тучи находили долго, обкладывали горизонт плотно, не спеша, а потом как рванул ветер, как пошло полыхать, как рухнул ливень, - еле успели причалить. Где уж было искать прибежища! Сбили все тюки на корму, под смоленую холстину, а сами укрылись мешками, растянули над головами запасной парус, да так и просидели дотемна, крестясь и творя молитвы. Ладью два раза шваркнуло о причал, казалось - конец пришел. Молнии совсем рядом ударяли, и с таким треском, будто и земля и небо надвое раскололись. Все вымокли, намерзлись, натерпелись страху. Под вечер гроза передвинулась, но нельзя было уйти, бросить товары на пустынном вымоле. До зари продрожали у костра. Два тюка подмокли. Пришлось их распарывать, сушить полотно и мех, потом все складывать да зашивать. Еле управились к четвертому часу. Даже в город не поднялись. Только горячего сбитню купили у разносчика да напились - вот тебе и весь Ярославль.

В Костроме простояли день. Тут уж начинались владения Москвы, надо было грамоту у московского наместника князя Александра брать. Клади еще полтину, дьякам да князю три рубля, чтоб не держал. Хорошо, что не поскупились. Стоявшие рядом новгородцы зажали мошну, так три дня даром лбами в княжеские двери стукались. Потом заплатили, да все равно еще день ждали, пока пропустят: не скупитесь, мол!

Видели самого князя. Высокий, худущий, как жердь, в узорчатом кафтане с самоцветами, ехал куда-то от кремля, уронив голову и не глядя на народ. Княжеская челядь скакала впереди, расчищала дорогу. Какого-то зеваку толкнули конем, он упал. Князь покосился на зеваку, недовольно сжал бледные губы.

Через Плес проехали свободно и, наконец, на другую седьмицу увидели Нижний Новгород. Никитин не узнал его. Велик срок три года! Когда-то деревянный, Нижний теперь издалека белел высокими, новой кладки, каменными стенами крепости. Могучие, тяжелые стрельницы* зияли узкими бойницами, оскаливались зубцами верхних площадок.

______________ * Стрельницы - башни

Крепок! Кисло татарам будет сюда лезть. Ай да москвичи! Удружили! Ну, а без тверских-то, наверное, не обошлись. Тверские кирпичники - на Руси первые. Знать, и они руку приложили!

Афанасий Никитин любовался новым кремлем Нижнего, словно сам его возводил, словно крепость новых стен могла защитить его и впредь.

- Ну, доплыли, слава богу! - хлопнул он по плечу Ивана Лаптева. - Будет тебе срок по храмам походить!

За время пути Никитин больше всего приглядывался к Ивану. И не потому только, что помнил просьбу старого Лапшева. Иван понравился ему еще в княтинском деле, и Никитин недоумевал: почему отец назвал его неудачным? Иван был скуп на слова, замкнут, но пытлив. Припомнил в дороге обещание Никитина дать книгу про индийское царство, выпросил. Читал легко, бегло, но, видно, во все вникал и после задумался.

Как-то Никитин рассказывал про движение солнца и звезд. Иван слушал не мигая, морща лоб, чтоб лучше уразуметь услышанное.

Чем же неудачный?

Никитин, правда, замечал, что Иван иногда подолгу как зачарованный глядит на луга и леса, бегущие мимо, а улучив минуту, уединяется, но как-то недосмотрел - зачем? И вот однажды он, выбрав часец*, нашел Ивана сидящим на костромском берегу и подошел к нему сзади.

______________ * Часец - минута.

Иван не заметил купца. На коленях его лежала дощечка, и Иван, вглядываясь в противоположный берег, водил по ней угольком. На дощечке так и возникали Волга, паром, уткнувшийся в песок, съезжающая к парому телега, а дальше - как настоящий - виднелся костромской лес.

Никитин даже дыхание затаил, до того похоже все получалось. Ну словно и ты сам в этой дощечке где-то стоишь и оттуда все видишь.

- Вона ты где! - неловко выговорил он и присел рядом на корточки.

Иван испуганно прикрыл дощечку рукавом, со страхом и тревогой уставился на Никитина.

- Что это у тебя?

- Так... просто...

- Да не бойся меня... Видел я дело твое.

Иван молчал, потупив глаза.

- За это, что ль, отец бранит? - дружелюбно спросил Никитин, кивая на дощечку.

Иван поднял еще недоверчивое лицо, робко улыбнулся и шепотом, быстро попросил:

- Ты, дядя Афанасий, не сказывай никому...

Афанасия тронула эта просьба.

- А ну, покажи-ка еще, - попросил он.

Видя, что его рисунок понравился, Иван просиял, признался:

- Я часто этак пишу... Хорошо-то как вокруг! Все сберечь хочется, людям показать - вон красота какая!

- Да, не видят часто люди красы земной.