Тверской гость

О Амоль, Амоль! Город счастья и любви, тонущий в благоуханных розах! Нет равного ему на земле! Где так нежна природа, как там? Где люди приветливее, чем на родине? Глаза девушек драгоценней агата, а персики в садах уступают бархатистости женских щек... Приезжай в Амоль, русский! Ты нигде не увидишь таких садов, таких красивых тканей!

Афанасий не перебивает купца. Видно, что человек соскучился по дому.

- Шелка да ковры у вас? - спрашивает он.

- И какие шелка, какие ковры!

- А что везут из Индии? - любопытствует Афанасий.

- О! Дорогой товар! Парча, золото, серебро, алмазы...

- Дешевы они там, стало быть?

- Говорят, на земле валяются. Но кто рискнет ходить в Индию!

- Что так?

Мазендаранец мнется, на его красивом лице - беспокойная усмешка. Все, кто оказался рядом, нетерпеливо ждут ответа.

- Это колдовская страна, - выговаривает, наконец, Али. - Страна чудовищ. Там живут звери, воюющие с людьми, птицы, пожирающие человека живьем. А в горах существуют карлики ростом в локоть - злобный народец, охраняющий алмазы. Если карлик захочет - он убьет человека, хотя бы тот уехал за десять морей. Такая им дана сила.

Усмешка еще держится на губах купца, но в голосе откровенный испуг, который передается и слушателям! Особенно страшно слушать такие рассказы по .ночам, когда вокруг тлеющего костра глухая, враждебная темень.

- От своих леших да ведьм спасу нет! - ворчит Микешин. - А тут вон какая пакость!

Афанасий задумчиво смотрит на синеватые огоньки в угольях... Индия! Индия! Он никому еще не сказал про свои думы... Но странно. Чем страшней рассказ, тем сильнее поднимается в нем туманная, неясная тяга к далекому краю.

А уже кончились пологие степи перед Жигулями, проходят перед глазами и сами Жигули - высокие, скалистые, с жесткими щетками лесов.

Жигули обходят по Волге, а не по Усе, хотя, поднявшись по ней с другой стороны гор, много выиграли бы во времени. Пришлось бы только, чтобы снова попасть в Волгу, часа два тащить ладьи посуху. Но посольский струг - не ладья, а компания - дороже выгоды.

Скоро Сарай. И все мягче делаются люди, все чаще слышен смех.

Сказанные Матвеем Рябовым еще в Нижнем слова задели всех купцов.

Никитин просто передал их тверичам, не скрыв, что тоже решил идти за Хвалынь. Он не сказал только, что и раньше то же задумывал, теперь это говорить было ни к чему.

Поначалу тверичи остерегались. Добраться бы до Сарая и ладно. Но спокойная дорога вселяла в сердце надежду на успех, а рассказы тезиков и посулы москвичей разжигали души купцов.

И на одной из стоянок за Жигулями порешили: если до Сарая ничего не стрясется, идти с Хасан-беком в Дербент. Потеря времени небольшая, а выгода великая. Там все русские товары в полтора раза дороже, чем в Золотой Орде.

Хасан-бек, щуря маленькие для его толстого лица глаза, созывает на последнем привале москвичей и тверичей. Он предлагает простоять в Сарае день. Никто не возражает.

Даже рыжий Васька, для которого каждая остановка - пытка, и тот не бормочет под нос нелестных для посла слов.

Переменилась и погода. Все теплеет и теплеет. С берега ветер доносит тонкие, длинные паутины бабьего лета.

Микешин, поймав паутинку, осторожно отпускает ее плыть дальше. Он долго следит, как внезапно вспыхивает, попав на солнечный лучик, серебряная извилистая нить, и на его желтом лице необычная улыбка.

- Ишь ты! - усмехается Никитин.

У Афанасия на душе тепло, как у большинства путников. В свободную минуту он ложится, закрывает глаза.

"...Будешь ждать?"

"Буду... Вот возьми..."

На груди приятная тяжесть заветного науза.

"Только дождись, Оленушка!" -хочется крикнуть ему.

А караван все плывет, плывет, и вот со струга, идущего впереди, слышен окрик:

- Ахтуба!

Караван забирает левее, еще немного - и он вплывает в волжский проток.

В Сарай Берке - столицу Золотой Орды - пришли в полдень. Загоревший, обветренный Иван Лапшев не сходил с носа, хотел первым увидеть этот странный город посреди ровной солончаковой степи, о котором столько говорили в последнее время.

Издалека Сарай походил на горки белых и пестрых камней, плотно уложенных одна возле другой. Стен вокруг города не было, словно жители не знали и знать не хотели никаких тревог. Это сразу бросалось в глаза и поражало. Удивляло и то, что не видно было зелени. Так, разве кое-где торчали деревца.

Когда подплыли ближе, стали отчетливо видны белые минареты. Иван насчитал их до шестидесяти и сбился. На одном из минаретов Ивану почудился золоченый крест. Он всмотрелся. Да, то был православный крест.

- Дядя Афанасий, церква! - крикнул Иван.

Никитин с места отозвался:

- Гляди лучше - и епископа узришь!

- Но? Есть? Наш?

- Есть. Тут, брат, все есть.

- А ханский дом где?

- Гляди, вон, где три мечети. Видишь высокую крышу?

- Ага! Он?

- Он самый. Красив. В садах весь.

- Деревянный?

- Нет, у них дома из камня.

- А не холодно?

- Живут. А справа, вон, где синий купол, - рынок. Их несколько тут.

- Неужто и наши, русские, здесь живут? Чужое же...

- Целая часть города у наших. И у осов, и у кипчаков, и у греков - у всех своя часть.

- Дивно как-то... Я бы не прожил.