Тверской гость

Мысли отрывочны, а в груди все сильней нарастает ярость на татар. Только грабят! Одним грабежом живут! Ну, если и эти обманщики, пусть не ждут добра!

- Права... Права...

- Как там ладья? - прислушивается Никитин. - Ведь весь товар на ней... О господи!

А тучи внезапно начинают редеть, месяц выскальзывает из-за них, и в ровном свете его становится видна узкая протока, кусты по берегам и какие-то темные возвышения вдали справа. И внезапно Никитин догадывается: Астрахань! Но он не успевает окликнуть татар, как они неуловимыми тенями скользят за борт, раздаются всплески воды, а из-за кустов возникают силуэты конных и раздается протяжный крик:

- Качма!*

______________ * Качма - по-татарски стой, не беги.

Конники скачут слева и справа. Протока узка. Ладьи хорошо видны в лунном свете. Страшно ругается Копылов. Растерянно встал во весь рост Иван. Что-то свистит и втыкается в палубу... Стрела!

- Измена, посол! - крикнул Никитин. - Ребята, греби!

Всегда в роковые минуты Афанасий ощущал в себе властную силу, упорное желание взять верх. Он и теперь решил мгновенно: уходить, чего бы это ни стоило!

Струг рванулся вперед. На берегу закричали сильней. Густо запели стрелы.

- Бей! - приказал Афанасий, растягиваясь на палубе и пристраивая пищаль. - Серега! Копылов! Вперед гляди, ищи проход!

Неудобно сыпать порох на полку, трудно целиться с качающегося борта, но вот ствол находит кучку всадников. Щелкает кремень, желто-красным огнем освещается часть борта, раздается грохот...

- Ал-ла-ла-ла! - истошно визжат на берегу. Гремит вторая пищаль. Брань, выкрики гребцов.

- Влево, черти! - надрывается Копылов, и видно, как он натягивает лук, чтоб пустить и свою стрелу.

Слышен гневный голос Хасан-бека, грозящего кому-то... Кому? А, ладно! Пуля не лезет в ствол, дьяволица! Надо другую... Скорей... Скорей... Эх, ладья бы проскочила! Она же легче!.. Ну, вот... Теперь порох... Ага!

Опять вспышка, и опять визг на берегу.

Встав на колено, Иван Лапшев бил из лука по мчащимся конникам. Сначала, когда свистнули татарские стрелы, руки его дрогнули. Потом он увидел, как стреляет Никитин, как бьют по врагу товарищи, спустил тетиву сам, вытащил вторую стрелу, и страх его прошел. Бояться было некогда. Он стрелял и стрелял, стараясь лучше выцелить татарина, сильнее натягивая упругую тетиву.

Видно, русские стрелы и пули настигали ворогов: на берегу слышались болезненные выкрики. Это доставляло Ивану злую радость.

- На, жри! На, жри! - кричал он, посылая свои стрелы. Совсем забыв об опасности, Иван поднялся во весь рост. Так казалось удобнее...

Он не почувствовал боли, только изумленно ощутил, что не может крикнуть, и с удивлением увидел, как летит на струг огромный и ослепительно яркий месяц. Потом под его руками что-то затрещало, он услышал тихий крик и догадался: клетка. Олена Кашина, кланяясь, поднесла ему чару вина, но он не мог оторвать рук от прутьев клетки и растерянно, жалобно улыбнулся ей, и сразу уронил голову за борт, уже ничего не видя и не слыша. Одна стрела вошла ему в сердце, вторая пробила горло...

- Уходим! - услышал Афанасий голос Копылова.

Никитин оторвался от пищали, оглянулся. Левый берег перерезала широкая протока. Струг сворачивал в нее. Левобережный отряд татар заметался: видно, им не было дороги дальше.

- Нажми! - резко крикнул Никитин. - Весла, нажми! Парус ставьте! Ветер наш!

В поднятом парусе закачалось несколько стрел, но струг сразу прибавил ход, и крики татар стали удаляться.

- Где ладья? - крикнул Никитин.

Ему никто не ответил. Он повторил вопрос. Откуда-то с кормы пробрался Юсуф. На нем не было шапки, курчавые волосы шемаханца падали на лицо.

- Ладья на мель села, - задыхаясь, выговорил он.

- Что? - поднялся Никитин. - Врешь! - и тут же увидел лицо Копылова.

- Ваньку... - сказал Серега.

Никитин повел глазами по палубе и увидел перевесившееся через борт тело. Бросив пищаль, Афанасий ринулся к нему.

- Иванка! Иван!

Парень не отозвался. Никитин легко поднял обвиснувшее в руках тело, заглянул в лицо убитого. Растерянная улыбка окаменела на приоткрытых губах Ивана, в открытых глазах холодно сверкнул месяц.

Копылов, бережно подхватив труп, помог опустить его на палубу, закрыл Ивану веки.

- Не поможешь ему, - сказал он. - А умер хорошо.

Никитин шумно выдохнул из груди воздух, отвернулся. Копылов положил ему на плечо руку:

- Афанасий, не первый раз плывешь... Ты подумай лучше, как с ладьей быть?

- Парень-то какой... Моя вина!

- Эх-ма!.. Не тебе одному жалко. О живых думать надо! Ведь уходим, а наши там...

Никитин очнулся. Струг, качаясь, шел угоном. Гребцы с хриплым уханьем били веслами. Поросшие густыми зарослями берега рывками кидались назад.

- Как же воротишься? - спросил Афанасий Копылова. - Так мы и струг потеряем... Да, может, еще и проскочила ладья-то?

Копылов помолчал, потом опустился возле борта, положил голову на клетку:

- Разор, значит.

И заскрипел зубами.

Хасан-бек торопил, менял гребцов, ни разу не сошел с палубы до рассвета, когда, наконец, показалось, что отплыли далеко и опасность миновала.