Твои два метра

–Твоё лечение тебе не помогает. По-моему, твой организм совсем ослаб. Посети, пожалуйста, больницу в ближайшие дни.

Я смотрела на неё и чувствовала, как по моей щеке стекала слеза. На моём лице появилась улыбка. Скоро конец, а я тогда не знала радоваться мне или плакать. Медсестра подала мне платок и аккуратно посадила.

–Ты как себя чувствуешь?

Мне было тяжело сосредоточить свой взгляд на чём-то одном. Видела перед глазами только расплывчатые предметы. Кивнула головой.

–Выпьешь таблетку? – женщина подала мне стакан воды и три таблетки. Быстро их выпила, а потом спросила:

–Сколько времени?

–Доходит девять часов вечера.

Я всё пропустила? Мои шансы теперь точно равны нулю. Теперь мама никогда не будет гордиться мной. Теперь я для неё точно стану никем.

–Позвоню твоим родителям, чтобы забрали тебя? Или останешься здесь?

–Позвоните, – шёпотом произнесла я.

Я разрыдалась, как маленькая девочка, когда осталась в палате одна. Мои руки не успевали убирать со щёк слёзы. Я не хотела заканчивать свою жизнь поражением. Я не хотела умирать никем для своих родителей. Я не хотела умирать, не выиграв, у Артёма Шнайдер ни разу.

Но, по-моему, выбора у меня не было.

Скоро за мной приехал отец. Села к нему в машину. По дороге он не спросил, как моё самочувствие. Он только посмотрел в мои красные глаза и нахмурился.

–Как дела? – спросила я.

Но, наверное, отец подумал, что спросила я у пустоты.

–Такая погода хорошая. Начало осени – это прекрасно, – продолжила я.

Услышала, как отец вздохнул. Хотелось крикнуть ему в ухо: «Я ещё живая! Поговори ты со мной! Это не сложно! Я твоя дочь! И ещё пока живая дочь!». Но поняла, что боюсь не услышать после этой фразы ответ.

Домой забежала в свою комнату и сразу упала на пол, свернувшись в калачик. Смотрела в окно. Может выпрыгнуть? А потом отвернулась от него.

Снова новый школьный день. Зашла в класс прямо перед звонком, чтобы не слушать то, насколько я вчера облажалась. Никто не сверлил меня взглядом. Даже Шнайдер не смотрел в мою сторону. Вроде бы должна была быть счастлива, но это не придавало мне никакого энтузиазма.

После уроков ко мне подошёл Коля. Сказать, что я была удивлена -ничего не сказать.

–Александра, прости, что я тогда наговорил всякого.

–И что ты сейчас хочешь от меня? – холодно спросила я.

–Может быть, ты составишь мне пару на бал? – его язык заплетался. Волнуется? Если человек волнуется, то искренне этого хочет?

–Бал? – я упустила какой-то момент жизни?

–Ну, выборы президента всегда сопровождались осеннем балом. Ты забыла? В том году тебя не было, а в этом ты всё-таки кандидат. Я подумал, что ты пойдёшь. И позвал тебя.

–Хорошо, – я считала, что только слабые не могут простить. Считала себя сильным человеком. Но сейчас я могу смело сказать, что простить предательство Николя Пивани – это был лучший поступок за всю мою жизнь.

–Ты серьёзно?

Кивнула головой. Почему бы и нет? Покажу этому Шнайдер, что я тоже на что-то способна.

Пивани улыбнулся мне, а после он забежал в раздевалку, и я слышала, как он крикнул: «Сама Александра Берн согласилась со мной идти». Это так глупо. Но мило. Если бы кто-то ещё так радовался мне, то, наверное, я чувствовала бы себя нужной.

Когда я пришла домой, на пороге стояла мама. Она показала мне на пакет в её руках, а потом произнесла:

–Тут платье тебе на бал.

Откуда она знала, что я пойду? Ах да. Она не знала, она хотела. Даже если бы я не пошла, меня бы выпнули из дома. Надев платье, подошла к зеркалу. Могла бы спросить моего мнения при выборе одежды на выпускной. Я понимала, что моё мнение мало кого волновало. Но всё-таки. Я не любила платья. Мой повседневный вид всегда были серые джинсы, рубашка, поверх которой обычно я носила кофту на замке. Иногда просто натягивала майку и накидывала джинсовку. Возможно, поэтому в школе девочки не совсем женственные. Я для них, как пример подражания.

После того, как она оценила длинное платье на мне и решила, что девочки ростом 157 в длинном платье очень даже ничего, она заставила идти меня к парикмахеру, чтобы меня привели в порядок. Я не любила расчёсывать волосы, не любила, когда к моим волосам и к моей голове кто-то лезет. А парикмахерские для меня были сравнимы с психологической травмой. В эти моменты мои нервные клетки покидали моё теле молча и быстро. Причёски, которые мне там постоянно делали, не смотрелись с грустным и сердитым выражением лица, поэтому всё было бессмысленно.

Дома оглядывала длинное платье, которое теперь висело на стуле, а не на мне, и не могла понять, что с ним. Оно вроде красивое, а вроде нет. На часах было ещё около двух часов до балла. Сняла кофту, оставшись в майке, потом выпила серую жидкость, стоявшую в бутылки для воды. В день мне нужно было её пить сколько же, сколько нормальному человеку воды. В дверь кто-то позвонил. Сделала ещё пару глотков. На этот раз обошлось без рвотного рефлекса. Потом позвонили ещё раз. Уже пришёл Коля? Спустилась.

Открыла.

Там стоял Артём Шнайдер. Он улыбнулся, увидев меня. Посмеялся над тем, что я в лохмотьях и лохматая?