Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

Пушкина же в сентябре 1826 года вдруг выпускают из ссылки, он возвращается в Москву, снова едет, уже вольный, в своё Михайловское близ Пскова, терпит дорожное крушение (опрокинут ямщиками), улыбается, лежит в гостиничном номере, вспоминает:

Скажи, куда девались годы,Дни упований и свободы,Скажи, что наши, что друзья?Где ж эти липовые своды?Где Горчаков, где ты, где я?Судьба, судьба рукой железнойРазбила мирный наш Лицей…

Черновые строки стихотворения, обращённого к Пущину,— «Мой первый друг, мой друг бесценный». Стихотворение было закончено в псковской гостинице, ровно через год (без одного дня) после восстания: 13 декабря 1826 года.

Прекрасные строки о «наших» и «друзьях», может быть, оттого исчезли в окончательном тексте послания, что в стихах, называющих государственного преступника первого разряда «мой первый друг, мой друг бесценный», не следует называть ещё чьи-либо имена…

В тот день Пущин был недалеко, всего триста с небольшим вёрст — в Шлиссельбургской крепости, откуда только следующей осенью его повезут на восток, за семь тысяч вёрст.

«В самый день моего приезда в Читу,— вспомнит он,— призывает меня к частоколу Александра Григорьевна Муравьёва (жена Никиты Муравьёва) и отдаёт листок бумаги, на котором неизвестною рукою написано было:

Мой первый друг, мой друг бесценный!И я судьбу благословил,Когда мой двор уединенный,Печальным снегом занесенный,Твой колокольчик огласил.Молю святое провиденье:Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье,Да озарит он заточеньеЛучом лицейских ясных дней!»

Пущин: «Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнаньи. Увы! я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить меня воспоминаниями друга; но она поняла моё чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть, другим людям и при других обстоятельствах: а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось». 19 октября 1826 года — на первой лицейской сходке после восстания на Сенатской площади, после страшных приговоров, Пушкина ещё не было. Стихи свои прочёл Илличевский — они почти не касались того, что мучило, занимало всех!

Хвала лицейским! Свят обетИм день сей праздновать свиданьем,Уже мы розно девять лет,Но связаны воспоминаньем!И что же время нам? Оно

Расторгнуть братских уз не смеет,И дружба наша, как вино,Тем больше крепнет, чем стареет.

Но Дельвиг не мог смолчать. Дельвиг соединил тех, кто на свободе, с теми, кто в цепях:

Снова, други, в братский кругСобрал нас отец похмелья,Поднимите ж кубки вдругВ честь и дружбы и веселья.Но на время омрачимМы веселье наше, братья,

Что мы двух друзей не зримИ не жмём в свои объятья.Нет их с нами, но в сей часВ их сердцах пылает пламень.Верьте. Внятен им наш глас,Он проникнет твёрдый камень.Выпьем, други, в память их!Выпьем полные стаканы.За далёких, за родныхБудем ныне вдвое пьяны.

Но куда же?