Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

«Поэт в своей восьмой главе похож сам на Татьяну. Для лицейского его товарища, для человека, который с ним вырос и его знает наизусть, как я, везде заметно чувство, коим Пушкин преисполнен, хотя он, подобно своей Татьяне, и не хочет, чтоб об этом чувстве знал свет».

Можно только удивляться дружеской интуиции Вильгельма, давшей ему возможность через годы и вёрсты проникнуть во внутренний мир друга, понять и почувствовать так много.

Накануне того дня, когда лицеисты сошлись на своё двадцатипятилетие, Кюхельбекер в сибирской дали тоже вспомнит лицейский день: «Завтра 19 октября.— Вот тебе, друг, моё приношение. Чувствую, что оно недостойно тебя,— но, право, мне теперь не до стихов».

Поминки нашей юности — и яИх праздновать хочу,— воспоминанья,В лучах дрожащих тихого мерцанья,Воскресните! —

Предстаньте мне, друзья;Пусть созерцает вас душа моя,Всех вас, Лицея нашего семья!Я с вами был когда-то счастлив, молод,—Вы с сердца свеете туман и холод!Чьи резче всех рисуются чертыПод взорами моими? Как перуныСибирских гроз, его златые струныРокочут… Пушкин! Пушкин! это ты!

Твой образ — свет мне в море темноты…

Там же, в Сибири, продолжает отмечать лицейские дни, готовится к четвертьвековому юбилею своего выпуска и Большой Жанно.

Но ты счастлив, о брат любезный,На избранной чреде своей…

Да, Пущин был счастлив. Повторял — «главное — не терять поэзии жизни».

Он пеняет тем, кто не ходит на лицейские встречи. Однажды напишет директору Энгельгардту:

«Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно, и чугунное кольцо истирается временами. Досадно мне на наших звездоносцев: кажется, можно бы сбросить эти пустые регалии и явиться запросто в свой прежний круг».

Да озарит он заточенье

Лучом лицейских ясных дней!

19 октября 1836-го на вечере первых лицеистов в доме Яковлева среди разговоров об отсутствующих была, конечно, передана весть, пришедшая недавно от Большого Жанно к бывшему директору: 7 февраля 1836 года за семь тысяч вёрст, с забайкальского Петровского завода, отправилось в Петербург письмо, написанное рукою Марии Николаевны Волконской, исполнявшей в этом случае роль добровольного секретаря. Послание начинается строками:

«Из письма Аннет[72] Вы давно узнали, что я получил „Шесть лет“, ещё в декабре месяце; Вы видели мою благодарность, повторять её не буду. Вы давно меня знаете…»

Как мы догадываемся из этих строк, бывший лицейский директор незадолго перед тем присылает строки и ноты, взволновавшие узника-лицеиста. «Шесть лет» — это старая лицейская песня, сочинённая Дельвигом по случаю окончания Лицея:

Шесть лет промчались, как мечтанье,В объятьях сладкой тишины,И уж отечества призваньеГремит нам: шествуйте, сыны!Простимся, братья! рука в руку!Обнимемся в последний раз!

Судьба на вечную разлуку,Быть может, породнила нас!

Этот гимн исполняется на всех лицейских встречах: воспоминание о промчавшихся, «как мечтанье», тех незабываемых шести годах, с 1811-го по 1817-й, которые они провели все вместе…

Несколько лет назад ленинградский учёный Э. Найдич заметил на одном из писем Матюшкина, посланном друзьям с другого конца мира, сургучную печать, в центре которой находились две пожимающих друг друга руки, символ лицейского союза, а по краям ясно прочитывались слова: «Судьба на вечную разлуку, быть может, породнила нас…»

Пушкин включил в «19 октября» чуть изменённые строки из этого лицейского гимна —

…на долгую разлукуНас тайный рок, быть может, осудил!

Энгельгардт, посылая Пущину «Шесть лет», вероятно, сожалел, что его ученику удастся лишь прочитать текст лицейской песни, да никак не услышать её полного музыкального исполнения, ибо опытные лицейские запевалы находятся в Петербурге, Москве, то есть в другой части света.

Пущин возражает: