Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков

В университетскую же лавку на Тверской только что поступили «Картины просвещения россиян пред началом девятого на десятый века», а также «Самый новейший, отборнейший московский и санкт-петербургский песельник. Собрание лучших песен военных, театральных, простонародных, нежных, любовных, пастушьих, малороссийских, цыганских, хороводных, святошных, свадебных…», с изъявлением при каждой приличия, где и кому петь. Цена в переплете 250 копеек».

Но вот мелькнуло имя «директора университета статского советника и кавалера Ивана Петровича Тургенева» — и мы легко угадываем за печатными строками — «невидимые»: друг Новикова, Карамзина, отец четырех братьев Тургеневых, в числе которых будущий декабрист Николай Иванович («хромой Тургенев») и Александр Иванович — тот, кому суждено играть существенную роль в биографии одного новорожденного…

Множество других важных для нас имен — Державин, Жуковский, Крылов — тоже в газетных листах присутствуют незримо: высокому просвещению нет нужды себя выставлять без надобности…

Зато бурлит и не скрывается Москва покупающая и продающая, веселая и несчастная, стыдная и повседневная:

«Продается лучшего поведения видный 15-летний лакей, в коем теперь меры 2 аршина и слишком 6 вершков, да кучеров двое и разного звания люди».

«На Ильинке в приходе Николы Большого Креста, против колокольни, в греческом погребе под № 4 и под знаком оленя продаются вновь привезенные разных сортов вина ведрами: французское белое по 7 рублей, португальское белое мушкатель и шпанское красное — по 6 рублей, уксус цареградский, сыр нежинский по 4 рубля бочонок».

В этот день, 26 мая, в Москве, на Немецкой улице, во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова, у жильца его майора Сергия Львовича Пушкина родился сын Александр…

Уходящее столетие прощается с одним из лучших своих творений — тем мальчиком, который через шестнадцать лет на лицейском экзамене вздохнет о веке Державина —

И ты промчался, незабвенный!

Тут настала и наша пора распрощаться с осьмнадцатым столетием.

ТВОЙ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК

Протекшие лета мелькают пред очами,

И в тихом восхищеньи дух…

Пушкин

Не было у меня ни одного знакомого, который родился бы в XVIII столетии. Да и XIX вдруг далеко отступил.

А ведь оно было рядом, по соседству, в годы моего детства, — 1930-е.

В паспортах родителей преобладали 1900-е, но уж дедушки, бабушки — непременно из 1860—1880-х. Главы государств в ту пору все были XIX века рождения. На одной улице со мной до самой Отечественной войны жила знаменитая революционерка Вера Николаевна Фигнер, которая была приговорена царским судом в 1884-м, а вышла на волю из Шлиссельбургской крепости двадцать лет спустя.

На юбилейных вечерах еще делились личными воспоминаниями о Достоевском, Тургеневе, о переживших ссылку декабристах…

Ну что же…

Придет, придет и наше время,И наши внуки в добрый часИз мира вытеснят и нас…

Веселую и беспощадную логику этих строк, сочиненных в селе Михайловском февральским днем 1826 года, смягчает, может быть, только одно обстоятельство.

То, что строки тревожат наш разум и чувство, не стесняясь стопятидесятилетней дистанции, что, как только мы их произносим, образуется «канал связи» между нами и находящимся под надзором отставным чиновником 10-го класса Александром Сергеевым сыном Пушкиным: он у нас в гостях, мы у него…

Другие строчки приводят с собою другие века:

Все мерзостно, что вижу я вокруг,Но жаль тебя покинуть, милый друг…

Произнесший это заклинание получает вместе с окончанием 66-го шекспировского сонета свои 1600-е годы.

Земной свой путь пройдя до половины…

Твой, дантевский, XIV век:

Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

И уж наш — «IX до Рождества Христова» век.

Говорят, прожить намного больше ста лет нелегко. Пустяки. Смотря в какую сторону по оси координат… XXI век — направо, XIX — налево. Второе тысячелетие призрачно близко, как вершина Джомолунгмы для альпинистов, переводящих дух в последнем, предштурмовом лагере.

Стоит, однако, окунуться в старинный стих, музыку, живопись, быт, воспоминание — и тебе уже не 15, 47, 80 лет, но — 115, 347, 880! Правда, и этот путь, вверх по течению, не бесконечен. И все же изряден: на тридцать — сорок тысяч лет по крайней мере (время «человека разумного»). И еще — миллиона на два, если признать более простых пращуров.

Конечно, мы не зря учим уроки и твердо знаем, что ничего из только что описанного случиться не может.

Но если расковать воображение, обогатить его знанием, добавить чувство, интерес, если захотеть, очень захотеть — тогда получится, и даже странно будет, если не получится…

На первый же раз читателям предлагается превращение всего лишь в сто-стопятидесятилетних.