– Мам, я душ быстро приму и приду. – Катя подошла к матери, поцеловала ее в щеку. – Ты не убежишь? Я тебя так и не видела. Хотела поговорить с тобой.
– О личном? – негромко спросила Елизавета.
– У меня личного мало, мам. Нет, о твоей области. Ты хотя бы знаешь, что здесь происходит?
– Ты живешь в Москве и знаешь больше? – усмехнулась Елизавета. – Познакомились? – Она спокойно перевела взгляд на Степу. – Как щека? Воспалилась? Ну-ка, покажи… – Она жестом подозвала к себе Степу.
Тот подошел, косясь на Катю, которая пока не ушла, стояла, прислонившись к перилам лестницы на второй этаж.
– Наклонись немного. – Елизавета спокойно, как врач, посмотрела на его щеку. – Нет, всё нормально, показалось. Заживает. Здоровый ты, Степа. – Она хмыкнула. – Какой ты смешной, когда борода начинает отрастать… Айвенго можешь играть, вообще какого-нибудь героя древности… Спартака… – Елизавета улыбнулась, глядя, как дочь молча слушает их разговор. – Кать, ты хотела принять душ.
– Да. – Девушка быстро взбежала по лестнице.
Степа, чувствуя себя крайне неловко, сел на стул подальше от Елизаветы. У овального стола стояло не меньше двенадцати стульев.
– Ну и правильно, – хмыкнула Елизавета. – От греха подальше. Тогда сам себя обслуживай за столом. У меня, пока Катька в доме, прислуга вся прячется, не подает, полы не моет. Только готовит. А то у дочки портится настроение. У нас такой уговор – когда она приезжает, в доме слуг как будто и нет. Поскольку она надолго не остается у меня, это не сложно устроить.
– Она верит? – пробормотал Степа.
– Верит, не верит, – усмехнулась Елизавета, – но уж как есть. Она не хочет, чтобы ее кто-то обслуживал. Год вообще домой не приезжала, потом как-то договорились.
– Почему?
Елизавета в ответ лишь улыбнулась.
– Тебе понравилась Катя? – Она намазала хлеб маслом и медом, положила на тарелку и протянула ее через стол Степе.
Тот, чувствуя себя крайне неловко, кивнул.
– А ты ей? Ей никто не нравится. Была какая-то история, без продолжения и развития, и как-то она всё одна. Ей, конечно, лет еще совсем мало, только двадцать три исполнилось… Поэтому максимализм захлестывает.
Степа посчитал в уме. Двадцать три. Значит, самой Елизавете как минимум сорок два. Или больше… Сейчас, в утреннем свете было видно, что та слегка усталая девушка, которая вчера, смеясь, то словно появлялась, то снова пряталась, – это Степины выдумки. На самом деле перед ним сидела взрослая, уверенная в себе женщина, облеченная огромной властью. Можно, конечно, об этом совсем не думать… Можно и вообще ни о чем не думать… Так проще… Но не получается. Больше – не получается.
– Что приуныл? – Елизавета кивнула на большой кофейник. – Наливай себе кофе, бери сливки, ешь что-нибудь. Смелее, ты же мой гость, да, Степ? Ты хорошо спал?
Что-то в ее тоне было… Степа не понял. Что-то другое, новое, необычное. Она вроде как не обижалась на него, не ревновала, никак не вспоминала вчерашнее… Это вообще всё было или показалось? Степа быстро взглянул на Елизавету. Может быть, он выпил, всё в голове перемешалось?
Когда он сидел дома и пил, то иногда не помнил, как выходил из дома и возвращался. Вставал – видел, что на столе появились бутылки, какая-то еда, а как ходил в магазин – помнил смутно или вообще не помнил. Однажды приходила Вера, оставила ему какое-то лекарство, сказала: «Принимай по четыре таблетки три раза в день, всё у тебя пройдет, и желание пить пройдет, и тоска твоя пройдет, жизнь увидишь в новом свете, специально для таких случаев придумали. Только вином их не запивай». Степа лишь рукой махнул. Как таблетки помогут ему вернуть Веру? Или найти работу, нормальную творческую работу? Когда Вера ушла, просто смел их рукой со стола. А через несколько дней, когда подступила невыносимая тоска, Степа поднял с пола коробочку, выпил четыре таблетки, запил водой из-под крана. Посидел-посидел да и допил вино, которое было в бутылке. Что было потом, он помнит смутно. Спал около двух суток, проснулся, продрался из тяжелого забытья, долго продирался, снова проваливаясь в никуда, кое-как пришел в себя, вышел из дома, куда-то поехал, пытался встретиться с Верой, устраивался на работу, встречался с каким-то режиссером, ездил еще куда-то…
Через неделю, однажды проснувшись, он обнаружил, что люстра в центре его большой квартиры-студии валяется на полу разбитой. А рядом стоит отрытая коробка с новой, на ней лежит отвертка. Степа подошел к настежь открытому окну. Может быть, люстра упала от сквозняка? Окна в его квартире распахиваются почти до самого пола. С одной стороны, это здорово – всегда очень светло, окон больше, чем стен, с другой стороны, стен-то – нет! Всюду – огромное небо. Если солнце и небо ясное, то тебя куда-то зовет, ощущение, что есть где-то жизнь, а ты сидишь запертым в стеклянной клетке. А если пасмурно, то наваливается невыразимая смурь вместе с туманом, застилающим дома, и мокрой городской взвесью. За окном – пустота, серый туман.