Творчество

В это время наконец появился мастер.

— Заждались, Сережа? Прошу извинить. Ситуация так сложилась!

Развел руками и сел к столу. Началась работа над уточнением постановочного плана.

Эта работа давала мастеру возможность блеснуть чеканной цепью рассуждений и доводов. Иногда, для большей выразительности, он подчеркивал отдельные положения очень точным, почти скульптурным движением рук. И часто пользовался словом «я»: «Я считаю...», «Я полагаю...», «Я не сомневаюсь...»

Сергей вел запись, а мастер продолжал говорить. Цепь рассуждений разворачивалась дальше — еще одно звено, за ним другое, еще одно... Казалось, все было не только чеканным, но и логически безупречным. И все же, как и на репетициях в театре, Сергей вдруг снова почувствовал подозрение. Оно шевельнулось, исчезло, опять возникло...

Склонившись над записью, Сергей задал себе вопрос: что важнее для мастера — политический смысл зрелища или же его использование в качестве предлога, чтобы показать себя самого, развернуть изобретательную, но самоцельную игру?.. Чем настороженнее вслушивался он в рассуждения мастера, тем отчетливее начинал ощущать какую-то хитрую неправду.

— Превосходно! — откинулся наконец мастер на спинку кресла. — Мы значительно продвинулись. Остается внести ясность в вопрос о художнике. Я бы лично хотел, чтобы Ракитин дал согласие. Интересный художник. Мне уже приходилось с ним работать... Вы торопитесь, Сережа?

— В семь часов у меня занятие драмкружка.

— Что ж, можем тогда закончить на этом. Желаю, дорогой, успешного занятия.

Мастер встал и вместе с Сергеем двинулся к дверям. Услыхав шум шагов, заглянула жена:

— Я не успела сказать вам, Валентин... (она никогда не говорила мужу фамильярное «ты»). Вам звонил Ракитин.

— Ракитин? И что же он сказал?

— Просил, чтобы вы ему позвонили.

— Вот как! Добрый знак!.. Если Иван Никанорович сам подает голос...

С необычной живостью мастер поспешил к телефону, а жена, прошелестев складками платья, ниспадающего как античный хитон, стала за его спиной в позе богини-покровительницы.

Из разговора, который услыхал Сергей, было ясно, что Ракитин соглашается взять на себя оформление зрелища.

— Чудесно!.. Чудесно!.. — повторял мастер. — Иначе и не мог себе представить!.. Мы же с вами, Иван Никанорович, старые знакомые. Не забыли последнюю нашу работу?

И он засмеялся негромко, чуть конспиративно.

— Еще раз благодарю за согласие. Встретиться готов в любой удобный вам день и час. Буду ждать звонка.

Опустив трубку, мастер торжествующе обернулся:

— Слыхали, Сережа? Все устраивается как нельзя лучше. Участие Ракитина — это же козырь! У него такое артистическое чувство красок, такое утонченное ощущение пластичности... — И обратился к жене: — Помните, дорогая, когда мы в последний раз...

— Валентин, — сказала (почти пропела) жена. — Стоит ли вспоминать? Это было так давно.

— Вы правы, дорогая. Действительно, это было давно.

Мастер замолк, сделал короткий жест, будто что-то отбрасывая или пряча.

— Итак, Сережа, до следующей встречи!

Сергей откланялся и ушел. Всю дорогу до самого клуба он продолжал прислушиваться к голосу мастера, к его интонациям. И все казалось ему, что в этом баритональном голосе он услыхал какую-то постороннюю — скользящую и увертливую ноту.

9

Клуб, в котором Сергей руководил драматическим кружком, находился на Обводном канале. Место было шумное, привокзальное: трамваи, автобусы, вереницы грузовых машин, заводские гудки, свистки маневрирующих паровозов. Да еще до позднего часа, расчищая старое дно канала, скрежетала своими ковшами землечерпалка.

Снаружи здание клуба имело неказистый вид: уличная пыль густо покрывала фасад. Но внутри посетителей ждали светлые, хорошо оборудованные кружковые помещения, уютная библиотека, театральный зал, украшенный эмблемами производства. Еще один зал — физкультурный — находился в другом конце здания (на весь район славился Машиностроительный завод размахом физкультурной работы).

В тот час, когда Сергей приближался к клубу, заходящее солнце золотило тусклое зеркало канала, узкий мостик, перекинутый против клубного подъезда, чуть покачивал свое отражение в этой позолоте, а стены заводских корпусов пламенели вдвойне — и кирпичной кладкой и предзакатным багрянцем. В этот час Обводный канал хорошел. Даже трава на его землистых склонах казалась посвежевшей, скинувшей дневную пыль.

И еще раз, увидя эту картину, Сергей подумал о мастере. Как прекрасна жизнь в простых, самых будничных очертаниях! Почему же Валентин Георгиевич ей не доверяет? Разве она не сильнее самых хитроумных прикрас?..

Войдя в расцвеченный афишами подъезд, Сергей поднялся на второй этаж. Здесь драмкружку было отведено просторное помещение, имевшее единственный недостаток — соседство с «духовиками», с духовым оркестром. Впрочем, в этот день тубы и волторны молчали.

Ольга Власова, староста кружка, ждала у входа.

— Ребята собираются, — сообщила она. — Павликов и Гусева придут попозднее. Вызвали их в комитет комсомола.