Творчество

Другого хотел Сергей — работы с опытными актерами, оснащенной сцены... Он стал подумывать: не уехать ли на периферию. Но тут обстоятельства переменились.

Мастера пригласили возглавить постановку массового зрелища в Центральном парке культуры и отдыха на Кировских островах. Все еще занятый московскими делами, он предложил Сергею быть сопостановщиком. И снова интересной стала жизнь.

Подготовительная работа почти целиком легла на плечи Сергея. Уточняя сценарий, инструктируя руководителей клубных кружков (зрелище было задумано как широкий показ ленинградской художественной самодеятельности), все отчетливее видел он контуры предстоящего. Кружки уже репетировали отдельные эпизоды.

В эти дни Сергей часто посещал мастера (сдав постановку, он недавно вернулся из Москвы, но все еще чувствовал себя утомленным и ограничивался лишь общими указаниями). Очередная встреча должна была состояться сегодня. Однако не мастер, а его жена встретила Сергея.

— Валентин Георгиевич звонил, что вынужден задержаться, — сообщила она. — Так жаль его! Совершенно не дают возможности отдохнуть!

И величественным жестом (когда-то собиралась стать трагической актрисой) пригласила в кабинет.

Это не было обиталище художника-искателя, творческое волнение которого неуловимо, но явно отпечатывается на всем окружающем. И мебель и все предметы стояли в каком-то безликом, отчужденном порядке. Глубокие, солидные кресла со строгой симметричностью возвышались по бокам громоздкого, похожего на гробницу стола. Бросался в глаза идеальный, прямолинейный порядок на книжных полках. В простенке между окнами, задрапированными тяжелыми портьерами из зеленого плюша, висел барометр в массивной медной оправе (весь этот месяц стрелка барометра показывала «великую сушь»).

Было время, когда, начиная свой путь, мастер отрицал всякое подчинение театра общественным задачам, проповедовал своего рода «отделение театра от государства», создавал постановки, в которых спорное и ошибочное обосновывалось откровенно формалистическими сентенциями: «Весь мир играет игру!», «Зачем вы это рассказали? — Чтобы рассказать!»

То время осталось позади. Даже фотографии тех постановок исчезли со стен кабинета. Даже устно мастер не вспоминал о тех работах. И все же, присутствуя на репетициях в театре, Сергей начинал иногда подозревать, что, припрятанное куда-то очень далеко, прошлое все еще живет для мастера, все еще, пусть и тайно, проникает в нынешние его постановки. Однако утверждать это было трудно. Мастер проявлял приверженность советскому репертуару, провозглашал, что в основе театрального искусства — жизненная правдивость сценических образов... Он заметно округлился, в голосе появилась баритональность, в движениях — степенность (повидимому, здесь сказывался и возраст).

Сильно запаздывал мастер, но это не огорчало Сергея. Он был свободен до вечера, и непредвиденная пауза казалась ему заслуженным отдыхом.

Сначала подошел к столику возле дивана и, улыбнувшись, подумал, что книги на этом столике разложены далеко не случайно. На заглавном листе одной из книг можно было прочесть: «Дорогому учителю с почтением и признательностью». Другая книга была раскрыта именно на той странице, где похвально расценивались последние постановки мастера. А третья — «Режиссерские этюды» — была написана им самим. Она открывалась портретом автора — холеное лицо и приподнятая бровь.

Чуть иронически отметив это все про себя, Сергей опустился в кресло, утонул в прохладно-податливой коже. Он чувствовал себя отдохнувшим, мысли бежали легко и быстро. Но вскоре, как и множество раз до того, они остановились на девушке, о которой Сергей не мог не думать.

...Впервые он встретил Зою Веденину в начале апреля. В городе проводилась весенняя декада художественной самодеятельности. Драмкружок Сергея получил приглашение выступить перед студентами Строительного института. Они показали себя не только радушными хозяевами, но и азартными критиками: обсуждение спектакля затянулось до позднего часа. Зоя была в числе самых требовательных критиков. В ответном слове Сергей отметил наивность ее замечаний, но девушка не сдалась, подошла «доругиваться». Вместе вышли из института, оказались попутчиками. Затем...

Затем, на другой же день, Сергей понял, что ему необходимо снова встретиться. Позвонил, пригласил в кино, провожал до дому. Встречи стали учащаться. Телефонные звонки и придумывания поводов к этим звонкам. Долгие прогулки по городу. Знакомство с родителями Зои (особенно понравился отец: несколько сдержанный, но без всякой позы). А затем...

Но тут Сергей оборвал воспоминания: они не могли утолить его, как и письма. И все же, поколебавшись, развернул последнее письмо. Без малейшей последовательности Зоя сообщала о своей дачной жизни, многие слова были лишь обозначены первым слогом, восклицательные и вопросительные знаки пестрели на каждой строчке... В этом письме не было ни нежных, ни любовных фраз (и ни слова об этом они не сказали друг другу). Однако даже сейчас, наедине перечитывая письмо, Сергей прикрывал его ладонью.