– Этому очень легко научиться, – сказал он, все его внимание было приковано к шарикам. – Первое правило – не смотреть на руки. Нужно следить за шариками в воздухе и не пытаться увидеть, как ты их ловишь. Можно и четырьмя, – появился еще один шарик, – это не важно. Конечно, огонь – это милая привилегия статуса воображаемого друга. Все остальное – просто приобретенный навык. Не помню, правда, чтобы когда-нибудь приобретал его. Но с вашей точки зрения, такие навыки, конечно, будут приобретенными.
Он пожонглировал еще немного, пока не почувствовал, что слезы наворачиваются на глаза то ли из-за тонких струек дыма, которые поднимались от огненных шариков, то ли еще из-за чего-то, что гложет его. Шарики погасли и исчезли на лету, он опустил руки вдоль тела.
– Вот и все, – тихо сказал он, смущенно наклонив голову.
Как глупо говорить с самим собой. Он поднял глаза. Маленькая девочка все еще играла в куклы на траве, устраивая им тихую чайную вечеринку, а эта удивительная женщина сидела на скамейке и смотрела на него. То есть прямо на него.
Он на секунду застыл, их глаза как будто бы встретились.
За секунду до того, как он встал, чтобы уйти – он был убежден, что она просто случайно посмотрела в его направлении, – она сказала:
– Почему ты прекратил? Было мило.
Прошло несколько секунд, а он все еще не мог говорить. Михаэль был уже довольно далеко. Только бы он не прекратил воображать его сейчас, только бы не прекратил.
– Ты… ты видишь меня? – спросил он.
– Мм… – кивнула она с улыбкой, – ты, кажется, тоже меня видишь.
– Это…
– Довольно удивительно, – сказала она. – Я не знала, как реагировать, когда ты со мной заговорил.
– Но почему?..
– Я Кассандра, – сказала она и сделала жест рукой в сторону девочки, играющей рядом с ней, – а это Натали, моя воображательница.
– Это правда, то есть… – сказал он. – Я не ожидал.
– Да, я тоже, – сказала Кассандра. – Но оказывается, мы можем видеть друг друга.
Они помолчали несколько секунд, и Кассандра спросила:
– Вы часто сюда приходите, ты и твой мальчик?
– Не особенно, – сказал он, – по большей части Михаэль предпочитает играть в комнате.
– Будет мило, если вы будете приходить почаще, – сказала она. – Дети смогут играть, а мы – разговаривать.
– Да, – сказал он, – попробую убедить его. Если получится.
– Отлично. – Она улыбнулась, и по его коже пробежала дрожь.
Так он встретил Кассандру.
– Я Джон, кстати, – сказал он.
– Я знаю. Ты уже говорил.
– Да, – успел он сказать до того, как Михаэль окончательно забыл о нем и он исчез.
16
Эмили все еще лежала в постели и смотрела на квадратик света от окна, потихоньку перемещающийся по потолку.
Почему она все еще лежит здесь?
Сейчас, после почти десяти часов, проведенных в кровати, она все еще лежит из-за депрессии или потому, что лежать с открытыми глазами в кровати – это то, что должны делать люди, у которых депрессия, и таким образом она посылает сама себе сигнал, что подавлена?
И что будет следующим этапом? Пить? Курить, стоя на каком-нибудь балконе и глядя на крыши города потухшим взором? Где проходит грань, разделяющая поступки, совершаемые под воздействием внутренней необходимости, и поступки, которые не более чем версия той или иной церемонии, посредством которой мы определяем наши чувства?
Сколько, в самом деле, людей плакали на свадьбах, или кричали от разочарования, или закидывали голову назад, когда смеялись, или касались лица своей второй половины, когда целовались, – сколько людей делали все это по некоему внутреннему побуждению, а сколько – лишь потому, что так принято делать?
Она повернулась и посмотрела на часы рядом с кроватью. Если у тебя возникают такие мысли, видимо, у тебя и правда все прошло. Никаких отговорок.
Давай. Поднимайся.
Умывшись, Эмили почти улыбнулась самой себе, вспомнив драму прошлой ночи. Рыдания и катарсис, когда она поняла, что он не хочет ее и не захочет никогда, слабость в ногах, и как она сидела на тротуаре, упиваясь жалостью к себе и сознанием того, что все рушится, и долгое-долгое падение в кровать прямо в одежде, и ощущение, что у нее нет причин желать наступления завтрашнего дня.
Странно, подумала она, странно, как легко мы концентрируем в одной точке все, что нами движет в жизни, и как сильно мы убеждаем самих себя, что без этой точки нет смысла ни в чем. И еще более странно, как быстро мы привыкаем к обратному.
Она облокотилась на раковину и почувствовала, что задыхается. Коварные слезы стояли у глаз, ждали подходящего часа, чтобы вылиться наружу. Она сглотнула и глубоко вдохнула. Да, да, удушье настоящее, это не ритуал, – все еще думала та самая часть ее мозга.
Она не планировала такое. Она не думала, что возможна ситуация, в которой она действительно откажется от Гая. Но это случилось. И вот она здесь, в неизвестной стране, в которой все другое – цвет воздуха, скорость распространения света. Ее сердце бьется в другом ритме. И Гай уже совсем не принадлежит ей.
Нет, нет, так не должно быть.
Она планировала успех. Она планировала, что все пройдет как надо.
Не только вчера вечером, а вообще. Ее жизнь должна была пройти иначе, нет?