Ты, я и Париж

Ему нравится, когда она и без платья, и без белья. Если бы она не застала его врасплох, если бы он не увидел эти плечи, и эти ключицы, и черное кружево чулок, если бы не услышал в ее голосе радость пополам со смущением, не заглянул в глаза, то смог бы устоять, а так…

Даже передумай она в этот момент, он бы уже все равно не смог отказаться от предложенного подарка. И пусть это не подарок вовсе, а лишь плата за его готовность помочь. Пусть…

Она предложила, и он не станет отказываться. Пять лет без нее, а тело не забыло. Оно все помнит и чувствует, его не обманешь…

Чертово платье наконец-то упало на пол, сброшенной змеиной кожей обернулось вокруг стройных лодыжек. И когда платье упало, Ян шагнул ей навстречу. Им хватило полувздоха, полувзгляда, чтобы и страх, и горечь, и обида куда-то ушли…

У них все получилось «с душой». И никому из них не пришлось делать над собой усилий: уговаривать себя, заставлять. Но потом, когда все закончилось, вернулась неловкость и отчужденность, и понимание того, что они чужие друг другу, что разбитую чашку не склеишь. У него своя жизнь, у нее — своя.

— Мне нужно домой, — Тина вымученно улыбнулась, — меня ждут.

— Понимаю. — Ян не смотрел в ее сторону. Это хорошо, потому что ей еще предстояло одеться, а одеваться при нем она стеснялась.

— А с кем сейчас наша дочка? — Все-таки он обернулся, посмотрел на нее требовательно и, кажется, осуждающе.

— Яна дома, за ней хорошо присматривают. — Она не станет отчитываться и извиняться за то, что она такая плохая мать, оставила ребенка на чужих людей, а сама тут… развлекается. И вообще, он не смеет ее ни в чем упрекать, он же все прекрасно понимает.

— А как он относится к твоим ночным похождениям? — Ян закурил.

— Кто — он?

— Белый.

— Вы знакомы?

Ян ничего не ответил, только пожал плечами — понимай как хочешь.

— Он за меня волнуется.

— Волнуется, значит, — Ян усмехнулся.

— Да. — Тина наконец закончила с одеждой, зло одернула платье. — А тебя что-то смущает?

Он бросил ее пять лет назад, без объяснений, без прощального «прости». У него была своя жизнь, веселая и безоблачная, а она его похоронила и едва не умерла вместе с ним. И сейчас он смеет задавать ей вопросы, упрекать в том, что она все-таки выжила и обрела поддержку. Мерзавец…

Она спросила, что его смущает. Черт побери, да его смущает абсолютно все! Сегодня он узнал, что у него есть дочь, которая смертельно больна, несколько часов назад к нему пришла Тина, чтобы «отблагодарить». Ее «благодарность» была такой… искренней, что он, честное слово, забыл, что их разделяют пять долгих лет. И вот сейчас она уходит к другому. Он радоваться должен?! Плясать от счастья?!

Она его женщина, что бы она там ни думала по этому поводу. У них есть общий ребенок и воспоминания, которые стоят полжизни, а он должен делить ее с другим, с каким-то мутным «крестным отцом»!

— Меня смущает! — Ян загасил сигарету, натянул брюки. — Нет, меня бесит, что моя жена спит с каким-то старым козлом!

— Жена? — спросила она шепотом. — Ты действительно считаешь, что имеешь право называть меня своей женой?

— Юридически мы все еще женаты.

— Это легко исправить.

— Да, но пока изволь вести себя соответственно!

Ян понимал, что несет чушь, что плевать ей на всякие юридические тонкости и на него, по большому счету, тоже плевать, но злость и отчаяние требовали выхода. В этот момент он очень ясно представил, какие именно чувства движут мужиками, избивающими до полусмерти своих неверных жен. Он бы тоже так смог, наверное…

А она рассмеялась в ответ. В ее смехе не было веселья, только отчаяние и безысходность. Смех этот грозил перейти в истерику. Пусть бы перешел. У него бы появился шанс ее успокоить, стиснуть в объятьях так крепко, чтобы ей стало трудно дышать. Она бы плакала, вырывалась, а он бы ее утешал. Совсем как раньше, пять лет назад.

Смех так и не перешел в истерику, он оборвался на самой высокой ноте.

— Ты не имеешь права говорить об ответственности. — Тина улыбнулась, босой ногой поддела ярко-розовый шелковый шлепанец, последнее напоминание об Алине. — Ты сам не святой.

Да, он не святой, что правда, то правда. Но Алина ушла, с Алиной у него несовпадение. А с Тиной у него совпадение почти по всем пунктам, кроме одного — она его не любит…

— Мне пора, — она больше не смотрела в его сторону.

— Я провожу тебя до машины.

— Проводи.

Они уже были на улице, когда Тина вдруг спросила:

— Можно мне будет прийти к тебе еще раз?

— Зачем?

— За тем же самым…

Непостижимая женщина! Быть законной женой ей не нравится, ей хочется быть любовницей… Надо было послать ее к черту, но Ян не смог.

— Когда ты придешь?

— Завтра в восемь вечера тебя устроит?

С ума сойти! Она говорит об этом так, словно планирует не романтическое свидание, а деловую встречу.

— А что скажет твой… что скажет господин Белый? — все-таки он не удержался от сарказма.

Она поежилась, поплотнее запахнула полы шубки и только потом сказала:

— Он ничего не узнает.

Красная «Мазда» уже давно растворилась в ночной темноте, а Ян все стоял под пронизывающим ветром, смотрел ей вслед.

* * *