Ты, я и Париж

Они прилетели в Лондон ночью. Всю дорогу дядя Вася отмалчивался. А Тина все не находила себе места. Когда ты уже поверил в чудо, так страшно думать, что чудо может оказаться пустышкой, иллюзией или ошибкой. Оставалось только надеяться на то, что дядя Вася никогда не допускает ошибок и не доверяет непроверенным фактам, и если он сказал, что донор нашелся, значит, так оно и есть. Надо успокоиться, потому что Яночка видит ее волнение, смотрит испуганно то на нее, то на дядю Васю и каждые пять минут спрашивает, зачем они улетели от бабы Ани и лошадок.

Дочка не хочет в Лондон. Этот город ассоциируется у нее с врачами, больницами и химиотерапией. Пообещать ей, что это в последний раз, что надо только еще чуть-чуть потерпеть, и болезнь уйдет?

Страшно. Тина сама не знает, чем все закончится и сколько еще всего придется пережить ее меленькой девочке.

Яна боялась, сжала обеими ладошками Тинину руку и не отпускала до конца полета. Потом уже дома, в их лондонской квартире, очень долго не могла уснуть, а когда уснула, плакала во сне. Тина за всю ночь не сомкнула глаз, ждала рассвета со смесью страха и надежды.

Дядя Вася заехал за ними в девять утра, под мышкой он держал плюшевого зайца, длинные уши которого волочились по полу.

— Ну, где там наша маленькая принцесса? — Он перехватил зайца поудобнее, отряхнул уши. — Смотри, что я тебе принес.

— Дед, где ты видел лысых принцесс? — Яна забрала игрушку, посмотрела на Тину: — Мам, можно я его с собой возьму?

Тина не знала, пускают ли в клинику с плюшевыми зайцами, но все равно кивнула.

— Готовы? — спросил дядя Вася. Выглядел он не так чтобы очень хорошо: помятое лицо, мешки под глазами. Тоже, наверное, не спал.

Тина сделала глубокий вдох, как перед прыжком в прорубь, сказала:

— Поехали!

С этого «поехали» у них всех началась новая жизнь, полная страхов, бессонных ночей, мучительного ожидания и надежды. И каждый последующий день перевешивали то страхи, то надежда.

Яне сделали пересадку костного мозга. Врачи сказали, что теперь остается только ждать и молиться. Тина ждала и молилась, и медленно сходила с ума от этого ожидания. Дочку поместили в стерильный бокс, комфортабельный стеклянный аквариум для одной маленькой золотой рыбки. Стерильный воздух, стерильное белье, стерильные игрушки. Тина знала, для чего нужна эта стерильность, ей все популярно объяснили. Дело в иммунной системе, которой у ее девочки сейчас практически нет. Ее активность сведена к нулю химиотерапией, чтобы уничтожить в крови злокачественные клетки и дать донорским стволовым клеткам возможность прижиться, и любая инфекция, даже банальный насморк, может быть для Яночки смертельно опасна. Так всегда бывает, это просто надо пережить…

А где взять силы?! Видеть своего ребенка: худенького, изможденного болезнью, с прозрачной кожей, с беспомощно тоненькими ручками и ножками, с огромными, в пол-лица глазами, и не иметь возможности даже прикоснуться к нему, погладить по голове, ощутить под пальцами нежный пух отрастающих волос. А ребенку еще хуже, он там совсем один в своем стерильном мире. Яна привыкла засыпать, держа ее за руку, а сейчас ей приходится засыпать в обнимку с резиновым пупсом, резину легче стерилизовать…

Господи, когда же все это закончится?!

* * *

Белый сказал, что операция по пересадке костного мозга прошла успешно. Белый даже сказал ему спасибо. Можно подумать, Яну нужно это его «спасибо»! Ему нужно только одно — чтобы его девочка поскорее поправилась. Не «вошла в ремиссию» — за долгие недели ожидания Ян собаку съел на всяких мудреных медицинских терминах, он даже выписал журнал по детской гематологии, не понимал в написанном больше половины, но все равно прочитывал от корки до корки, — так вот, ремиссия его не устраивала! Его дочка должна стать совершенно здоровой. Дети не должны болеть смертельными болезнями, только простудой или, на худой конец, детскими инфекциями, а все остальные ужасы взрослого мира не для них. Это же чудовищная несправедливость…

А сегодня Белый сказал, что Яна поправляется, и что очень скоро их с Клементиной выпишут из клиники, и тогда он наконец сможет увидеть свою девочку. И не только увидеть, а рассказать ей, что он ее папа, получить все отцовские права и обязанности.

Таков был их с Белым уговор. Ян свою часть договора исполнил: стал донором, несмотря на жгучее желание, не летал каждую неделю в Лондон, не встречался с Тиной, не заводил разговоров о разводе. Он ждал вот этого дня…

— Когда я смогу увидеть свою дочь? — Пришла очередь Белого платить по счетам.

— Пока не знаю. Может быть, через месяц.

— Через месяц?!

— Минимум через две недели. Я позвоню, когда девочка будет готова к встрече с вами. Всего хорошего, господин Немиров. — В трубке послышались короткие гудки.