Ты проиграл. В тени твоих ресниц

 — Не знаю. Но нас не охраняли днем, нам дали уйти. Нас не обыскали. Они наблюдали за нами, вместо того, чтобы сразу же пристрелить. Ведь понятно, что если кто-то из нас спасается, то у племени могут начаться серьезные проблемы. А спасся у нас организатор всего этого мероприятия. И, между прочим, обрати внимание, здесь до сих пор нет представителей власти, нас никто не ищет, мы никому не нужны. Родриго не бросил бы меня ни при каких обстоятельствах. А сейчас… Я не понимаю, зачем все это…

 — Бросил же.

 — Нет, ты его не знаешь. Родриго хороший друг, ты бы видел, как он меня в Колумбии защищал.

 — Значит, широкомасштабную операцию по нашему спасению мы увидим завтра?

 — Ага, думаю, что утром нас спасут как минимум с громким гиканьем.

 — А если нет?

 — Тогда группе Tokio Hotel придется искать нового солиста, а мое имя в вашей семье навсегда будет проклято.

 — Ты совсем не боишься смерти?

 — А что толку ее бояться? Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

 — И я не боюсь. Я боюсь, что не смогу выходить на сцену, не смогу петь, что не будет той ликующей толпы. Я боюсь потерять ребят, остаться без группы. Они моя жизнь. Группа для меня всё. И еще я боюсь… — он запнулся и замолчал, а я так и не услышала, чего же еще боится Билл. Хотя и так понятно — он боится, что группа потеряет популярность, и больше не будет ничего.

 — Би, рано или поздно, это произойдет. Даже звезда «Биттлз» в какой-то момент погасла. Да, они стали легендой…

 — Я знаю, о чем ты говоришь. Но через несколько лет это будет нашим решением. Сейчас для меня главное сцена и группа. И я рад, что ты понимаешь меня, рад, что ты не ревнуешь к фанатам и работе.

 — Ох, Би, я бы не была на твоем месте столь оптимистична, — рассмеялась я.

 Он рассказывал о путешествиях и разных странах, о фанатах и их подарках. Говорил, как благодарен им. С каким трепетом и любовью относится к ним, не смотря на то, что временами они агрессивны и готовы разорвать мальчишек. Он рассказывал о Томе и Георге с Густавом. О маме и отце. Он ворчал на продюсеров. Жаловался, что они нагружают их до полной потери ориентации в пространстве. Что иногда он готов отрезать себе язык, лишь бы не отвечать на глупые вопросы журналистов и не улыбаться в камеры. И я поняла, что Билл безумно соскучился по дому, по ребятам, по этим глупым журналистам, ради которых он никак не может расстаться с языком. Я слушала его с улыбкой. Наслаждалась его голосом. Ловила его дыхание…

 Мы замерзли. Он согревал мои ладони, но помогало это слабо. К тому же под утро наши молодые организмы вспомнили, что не мешало бы их чем-нибудь подкрепить, если мы планируем и дальше функционировать с той же активностью. И все наши разговоры плавно перетекли в кто что любит и у кого мама вкуснее готовит.

 — А вообще проводник нам сказал, что мы в пищу с тобой не пригодны, помнишь? — хихикнула я. — Хотя я вот не согласна. С тебя, например, получится прекрасный бульон.

 — Это почему же? — обиделся Билл.

 — В тебе костей много, а мяса нет совсем.

 — Мне кажется, способ приготовления нас мало будет волновать после разделывания. Интересно, они хоть вкусно готовят?

 — Что, не хотелось бы, чтобы испортили такое чудесное блюдо, как рок-звезда и журналист? — захохотала я.

 — Я есть хочу, — прохныкал Билл. — Можно я съем тебя? — И с воплем: — Вампиры возвращаются! — он вцепился зубами мне в шею.

 Я начала брыкаться и извиваться под ним. Мы смеялись. Я щекотала его, он дергался, но зубы все так же держат кожу.

 — Би, ну синяк же будет! — стонала я сквозь смех.

 Он что-то промычал в ответ.

 — Так не честно! Ты же знаешь, что я не могу тебе ответить! Аааа! Я тебя ущипну за… — руки легли на поясницу. Билл с шумом всосал мои губы, не давая договорить. Я застонала, чувствуя, как по телу разливается тепло. — Хочу тебя… Хочу…

 Он начал ласкать тело. Целовать… Руки нервно теребят пуговку джинс… Быстро задрал футболку, припадая к груди.

 — Хочу, чтобы ты знала, — каждое слово сопровождается поцелуем. — Ты — лучшее, что было в моей жизни. Ты самое волшебное событие…

 Дверца отворилась, и в помещение вошли две темные фигуры. Билл резко опустил мою футболку и уселся на корточках рядом. Я тоже поднялась и прижалась к нему.

 — Мари, это ведь сейчас будет спектакль, да? Шоу? — сиплым голосом.

 — Не бойся. Если бы нам на самом деле угрожала серьезная опасность, поверь, Родриго бы уже эти горы с землей сравнял. Я уверена в нем, — весело заявила я. А у самой колени дрожат так, что встать не могу без посторонней помощи.

 Деревня стояла погруженная в молочный туман. Солнце вот-вот выглянет из-за гор — их верхушки слегка светятся золотом, но сами горы по-прежнему страшно-черные, неприветливые, пугающие. На бледно-голубом небе, отдающим болезненной желтизной, ярко-красными мазками с желтыми и чернильными штрихами лежат облака. Отражаясь в зеркальной глади воды, они превращали озеро в какой-то гигантский чан с кровью.

 — Дерьмовый рассвет, — пробормотал Билл. — Колор мне вообще не нравится.

 — Начало дня в аду, — нервно хохотнула я. — Всю жизнь мечтала умереть таким кровавым утром.

 Билл передернулся и крепко сжал мою руку.