Ты проиграл. В тени твоих ресниц

 — Он говорил, что вернет тебя, чего бы это ему не стоило. Что ты его женщина, и он просто так тебя не отдаст. Что я не первый у тебя и не последний. Что ты поиграешь со мной и выбросишь, как ненужную вещь. Он говорил, что я — твоя сиюминутная прихоть, и таких, как я, у тебя полно. Что только он сможет сделать тебя счастливой и выполнить любой каприз. Что ты зависима от секса, и я вряд ли смогу дать тебе то, что дает он, потому что кроме молодого возраста и играющих гормонов, мне похвастать нечем, а ты привыкла к хорошему крепкому члену и отменной технике. Он просил не стоять у него на пути, если я не хочу быть прилюдно растоптанным тобой же. Что-то типа того… Он много, что говорил.

 Вот и всё.

 Конец…

 Небо упало на голову и раздавило…

 Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались?

 Какой невыносимо колючий ком ползет по гортани, даже сглотнуть не могу. Уже не дышу. Сердце только колотится так, что слышно в соседнем квартале. Оно умирает. Замолкает… Больше нет ничего, что заставляло бы его биться…

 Только не реви. Он не должен видеть твоих слез.

 Глубокий вдох.

 Выдох.

 Вдох…

 Билл, ты хочешь, чтобы мы расстались?

 Нет! Не так!

 Выдох…

 Вдох.

 Билл, знаешь, мне звонил шеф, я задержусь в Сиднее еще на пару дней, ты очень обидишься, если полетишь один?

 Господи, как жить-то теперь?

 — Ты… Там… Я вещи… Отдала… Стирать… Там… Блокнот… Я читала… Твоя песня… Она прекрасная… — Улыбнулась.

 — Там еще есть над чем работать. — Билл намотал на вилку длинную макаронину и отправил в рот. — Тебе, правда, понравилось?

 Кивнула, боясь, что если разомкну губы, выпущу жизнь из тела.

 Всё, его больше нет. Больше не будет улыбок, не будет мягких губ и ласковых рук… Он на самом деле занимался прошлой ночью со мной любовью в последний раз. Вчера все было в последний раз.

 Билл, знаешь, мне звонил шеф, я задержусь в Сиднее еще на пару дней, ты очень обидишься, если полетишь один?

 Ну, готова?

 У тебя все равно билет с открытой датой, днем раньше, днем позже — не принципиально. К тому же есть шанс увидеть Родриго. И убить его. За то, что разрушил мой мир…

 Билл не поверит. Ни одному моему слову не поверит… Бесполезно что-то доказывать… Он очень гордый… Он не станет слушать… Надо просто изменить дату вылета… Лучше расстаться с ним здесь, в Австралии, чем прощаться там, в Европе. Как буду жить дальше? Чертов Родриго! Откуда он свалился на мою голову?

 — Я изменила там последнюю строчку, — почти шепотом. — Мне кажется, что так твоя песня дает надежду человеку, которого ты просишь уйти.

 Губы уже сводит от улыбки. Глаза сухие. Может быть блестят, но сухие. Я все равно улыбаюсь. Что потом? Потом уже не будет. Завтра больше нет. Было вчера. Еще есть немного сегодня. А завтра больше нет. Только на самолет его провожу… если он захочет…

 Билл, мне звонили…

 — А что ты там поменяла? Мне как раз конец очень нравится. Ты точно хорошо себя чувствуешь? Мне не нравится твоя бледность и твой голос. И глаза как-то блестят нездорово… Мари… Что с тобой?

 — Все нормально. Устала немного… Я последнее «прочь» заменила на «стой».

 Он промырчал концовку, чуть размахивая вилкой.

 — Послушай! — И запел громче ужасным болезненным голосом, так, что все мое нутро вывернулось наизнанку, причиняя невыносимую боль: — «Мы живем в мечтах, Мир такой пустой, Стой…» Да, так действительно лучше. Как точку поставил. Классно получилось. Песню только надо доработать, а то все криво и косо. Бессвязно как-то. Пойдем в город. Я, помнишь, обещал Тому подарок — ту штуку на член? Ну и нам чего-нибудь купим. И можно я тебя попрошу? — и не дожидаясь ответа: — Давай поужинаем в Макдональдсе? Пожалуйста… Не хочу никаких ресторанов.

 — Конечно… Как хочешь…

 — Спасибо тебе. Знаю, что ты не любишь Макдональдс, но я только в Австралии пока могу туда ходить. А потом я исполню любое твое желание! Идет?

 — Идет… — улыбаюсь…

 Билл, мне звонили…

 Стой…

 ***

 Следующие три часа стали настоящим кошмаром для меня. Мы поехали на такси в торговый центр, и Билл увидел знакомые слова… Я сразу напряглась, вспомнив, что всякие там «Диоры», «Адидасы», «Дизели» стоят не очень прилично, а когда увидела ценники, так и вовсе поспешила отойти подальше от стоек. Билл же со знанием дела рылся в вещах, отмахиваясь от помощи продавцов. Я не стала интересоваться, сколько денег он спустил, чтобы не расстраиваться. Хотя считать чужие расходы — дурной тон, он сам заработал, сам и тратит, не мое это дело на что.

 Потом мы осчастливили какой-то по уверениям Билла ужасно крутой магазин со всякими рокерскими прибамбасами. Оказывается, что те ошейники, которые он периодически носит, — это не из собачьего магазина, и даже не из кошачьего, и даже не из секс-шопа любителей садо-мазо, это из рокерских магазинов. Вот так, дожив до двадцати одного года я и не подозревала, что такие существуют. Билл придирчиво выбирал ошейники, мял тонкую кожу и морщился на застежку.

 — Это чтобы шею не натереть, — пояснил он, застегивая очередной такой, когда заметил, как я давлюсь смехом.

 — Обязательно купи намордник, — прыснула я. — А то львов без намордников в общественные места не пускают.