Ты спишь?

Она посмотрела на меня без единого слова и перевела взгляд на пол, где тетя обеими руками и ногами удерживала Лани. У меня упало сердце при виде призрачной оболочки, оставшейся от мамы, и буйной сестры, катавшейся по полу. Что сталось с двумя моими самыми любимыми женщинами?

— Лани, прекрати! — велела тетя. Сестра продолжала извиваться и скрежетать зубами. — Да объясни ты, в чем дело!

— Прекрати, — повторила Лани. — Кто-то должен это прекратить. Она сказала. — Сестра дернула подбородком в мою сторону. Затем в сторону мамы. — И она сказала.

— Что? — растерялась тетя. — Кто что сказал?

— Перлы, — пробормотала Лани и вновь указала подбородком на меня. — Это ты виновата.

— Джози, о чем она? Что происходит?

— Кончай! — рявкнула Лани.

— Не знаю… — Я едва не плакала. — Мы были в кино. Не вместе, просто смотрели один и тот же фильм. А она вдруг взбесилась.

— Какие еще перлы?

— Понятия не имею.

Тетя мрачно кивнула и посмотрела на мою сестру.

— Лани, говори правду. Ты принимала наркотики?

Та плюнула ей в лицо.

— Ну все! — прорычала тетя. — Джози, звони в полицию.

Я смотрела на барахтающуюся сестру, на ее лицо, превратившееся в неузнаваемую безумную маску. Тетя права. Адам прав. Лани неуправляема. Только ведь она — моя сестра. Мой близнец. Как можно натравить полицию на сестру-близнеца?

— Джози, — громыхнула тетя, — звони!

— Звони! — дразнила Лани. — Давай! Звони уже, ради бога! Что ж ты за курица такая трусливая?

Я не выдержала.

Упала на сестру, выкрикивая ругательства, царапая ей лицо, выдирая чернильно-черные волосы. Тетя быстро нас разняла — схватила меня за плечи и дернула в сторону.

Лани встряхнулась, села на колени. Шумно втянула в себя воздух и уставилась на маму.

— Ты во всем виновата, — выплюнула она.

И вышла из комнаты.

Тетя с облегчением вздохнула, подошла к своей сестре. Та уже вновь уснула. Она нежно убрала прядь волос с маминого лица, поцеловала ее в лоб.

На улице взревел двигатель, захрустел гравий, и Лани отъехала от дома на автомобиле, которым мы пользовались с ней вдвоем.

— Ей можно за руль? — спросила тетя.

— Нет, — ответила я. — Как ее остановить?

Утром, когда Лани вернулась домой — свеженакачанная наркотиками, но блаженно спокойная, — мама уже исчезла.

* * *

Приехать на кладбище было тяжело, а уйти с него — невозможно. Церемония закончилась, урну с маминым прахом опустили в землю. Вот и все. Ничто не перечеркнет годы отчуждения, годы, когда я проклинала маму за то, что она нас бросила. Однако я не могла уйти и оставить ее здесь, в могиле, — при этой мысли меня начинало трясти от раскаяния.

— Мы едем к маме, дорогая. — Эллен сочувственно сжала мое плечо. — Ты с нами?

— Я…

У меня не нашлось слов, чтобы объяснить — не могу я уйти, пока не могу.

— Я останусь с ней, — сказал Калеб Эллен, опустился рядом на стул и взял мою руку. — Не спеши, давай посидим, сколько нужно.

Вот я и сидела, наблюдала за тем, как остальные покидают кладбище. Лани ушла, ни разу не оглянувшись. Что она чувствовала? Она всегда была маминой любимицей — в детстве я объясняла это тем, что папа больше любит меня. Именно Лани вызывалась помочь маме в саду, читала вместе с ней «Грозовой перевал»; я же слушала папины мини-лекции об американских президентах и в выходные бегала с ним по домашним распродажам в поисках справочников. Объединялась с папой в команду на семейных викторинах, которые он часто устраивал по вечерам. Мы с папой побеждали в области истории (его вотчина) и географии (мой конек), а мама с Лани лидировали в области искусства. Теперь нас осталось двое, я и Лани — по сути, чужие люди, которые когда-то составляли две половинки одного чудесного целого.

Пост из «Твиттера», опубликовано 25 сентября 2015

Глава 13

Мы с Калебом вернулись в дом к тете и обнаружили там множество ее друзей, которые привезли с собой вина и покупные закуски. Я не разбирала, кого из этих людей уже встречала, а кого нет, поэтому со всеми поддерживала легкий разговор ни о чем. В разгар поминок я вдруг увидела Поппи Парнелл и кинулась к ней, чтобы прогнать, но поняла, что передо мной тетина коллега. Я поблагодарила ее за поддержку и подлила вина.

Эллен в кухне выкладывала морковь на пластиковые блюда и распечатывала соусы.

— Ты очень кстати. — Кузина сунула мне какой-то тюбик: французский овощной соус, если верить этикетке. — Помоги. Открой.

Я обрадовалась возможности отвлечься и, сражаясь с крышкой, стала рассуждать вслух:

— Что в этом соусе французского?

— Только название. Французы такую гадость, конечно, не употребляют. Чисто американский продукт.

— Американсы имеют бо-олшой зад, — протянула я, передразнивая французский акцент. — Хотя, должна тебе сказать, я встречала французов, которые питались такими суррогатами.

— Конечно встречала, дорогая. Ты ведь общалась исключительно с чумазыми пешими туристами.

— Эй, я сама была чумазой пешей туристкой! — возмутилась я и, открыв наконец тюбик, положила его на стол.

— А я все равно тебя люблю. Кстати о чумазых туристах и разных иностранцах. Не хочешь рассказать, что у вас с Калебом?

— Нет. — Я подцепила с блюда кусочек моркови и сунула в рот.