Ты умрешь влюбленной

Решив, что надо идти к мысу дю Датье – Даниель, скорее всего, там, – она спустилась к гравийной дорожке оливковой аллеи. Отсюда тоже можно было выбраться к мысу, и она предпочла путь, пролегающий через ухоженные места. Даниель всегда водил ее дикими тропками или пробирался сквозь поросли полевых трав. Это, конечно, романтично, но потом приходилось вытрясать из кроссовок кучу травы и мелких камешков.

Вера шла между оливами, оглядываясь, пару раз даже окликнула жениха, но ей отвечал только ветер в листьях. Аллея перетекала в рощу цветущих глициний. Зрелище потрясающее, точно в сказочном лесу «Аватара». Все деревья в пушистых гроздьях лавандово-белого цвета, изящно свисающих с ветвей, стволы переплетены причудливым образом, под шатром сиреневых крон кружили бабочки и жужжали пчелы.

Внезапно ее окликнули, она обернулась.

– Даниель! – крикнула она.

– Мадемуазель Вера, – позвали таинственным шепотом. Она крутанулась вокруг своей оси, но увидела только пушистые ветки глициний. – Мадемуазель Вера!

Ее тронули за плечо, и она вскрикнула, шарахнувшись в сторону. Перед ней стоял дедушка Абель в бирюзовом спортивном костюме, кроссовках и ярко-алой вязаной шапочке, как у Билла Мюррея из «Водной жизни». Дедушка был высок, подтянут и выглядел лет на тридцать моложе, стоя на ногах и в такой одежде.

– Вы нарочно оделись, как персонаж фильма Уэса Андерсена? – вырвалось у Веры. Нелепее вопроса и придумать было нельзя, хотя их напрашивалась целая тьма, тем более к человеку, которого Вера всегда видела в инвалидном кресле или с палочкой и только в обществе сиделки.

– А, вы заметили? – Он развел руки в стороны и выставил ногу вперед, красуясь перед Верой. Двигался он очень бодро. – Я большой поклонник Уэса Андерсена! Мы же с вами весь полет кино обсуждали, помните? Думал, вы оцените мой костюмчик. Шапочку у Кароль позаимствовал.

Он выровнялся, заложив руки за спину. У этого человека было два активных режима: галантного Энтони Хопкинса в роли Ганнибала Лектера и зеленолицего шутника из «Маски». То он вытягивал лицо и поднимал брови, то чередовал ужимки со скоростью света.

– Не хотите прогуляться?

– Пожалуй, – с неуверенной улыбкой ответила Вера. – Но с условием, что вы объясните, зачем эксплуатируете Кароль, если вам совершенно не нужно инвалидное кресло.

Он по-джентльменски подал ей руку. Вера, все еще неуверенная, оперлась о локоть дедушки Абеля, с удивлением ощутив крепость его мышц, и они пошли по гравийной дорожке дальше, к побережью.

– Кароль я вовсе не эксплуатирую, а ею прикрываюсь, – рассказывал он, убирая от лица ветки цветущих глициний. – Я в отличной форме, занимаюсь тайцзицюань и пробегаю каждое утро двенадцать километров. Но таким меня мало кто видит.

– Почему? – удивилась Вера.

– Я этого не хочу. Я интроверт и социопат, люблю провести вечер с книгой или за просмотром любимого фильма. На самом деле, если носить маску в обществе, то уж делать это полноценно. Меня никто не придет убивать из-за моих денег и моей коллекции, никто не будет хотеть моего наследства и ждать, когда я напишу завещание. Со своими родственничками вижусь редко, меня они совершенно не знают и знать не желают. Мне на самом деле восемьдесят три, а не девяносто три, но, когда я открыто заявляю о своем возрасте, никто меня не думает поправлять. Им наплевать, сколько мне лет, но также им наплевать на мое состояние, поскольку кажется, что я давно его промотал и все, что имею, – старый дом в Лионе. Но это не так. Я богат, мадемуазель Вера. Так, что покойному Рене Ардити и не снилось! У меня есть все, что бы я ни пожелал, кроме одного.

– Чего же? – улыбнулась Вера восхищенно. – Хотела бы я в восемьдесят бегать по утрам вот в таком костюмчике!

– Бессмертия.

Она дернула бровями, вдруг вспомнив, как Ксавье, разгорячившись, кричал на всю улицу перед центральным офисом дома Ардитис, что у дедушки Абеля маразм, что он собирает картины Тициана, которые каким-то образом должны ему принести вечную жизнь.

– Вы любите живопись? – спросил дедушка Абель. Дорога шла сначала вверх, а потом, обогнув холм, стала спускаться, перед ними выросли холмы, с которых открывался потрясающий вид на море. Он бодрым шагом вел Веру именно туда.

– О да, благодаря нескольким людям, которые влюбляли меня в живопись, – ответила она. – Первой была моя бабушка – она каждые каникулы водила меня в Эрмитаж.

– Тогда у вас должны быть любимый художник и любимая картина, – предположил дедушка Абель, скосив на Веру хитрый взгляд. Та закрыла глаза и вдруг вспомнила юную и воинственную Юдифь в красной тунике, с мечом. Дева-воительница наступала тонкой ножкой на голову царя Ирода. Вера поделилась этим воспоминанием со своим спутником.

– О, это же Джорджоне! Удивительно, что вы назвали именно его. Он был неким предтечей особого алфавита, созданного по заказу ордена розенкрейцеров. Но все не так просто, – ответил с улыбкой дедушка Абель. Они выбрались из рощи на дикие луга, покрытые одуванчиками и розмарином. Пахло морем и полевыми цветами. Дорога шла вверх, Вера немного запыхалась, не поспевая за бойким старичком.