Ты, уставший ненавидеть

– Да, да, конечно… Извините, мне действительно страшно… – Юрий перевел дух, решив, что пора выдавать главное. – В Музее действительно есть группа врагов народа… троцкистов… Они имеют задание истреблять честных сотрудников, коммунистов и беспартийных, чтобы ставить на их место своих люд ей. Ведь Музей находится рядом с Главной Крепостью, оттуда простреливается вся площадь, подходы… Если они сумеют контролировать здание Музея…

– Ё-моё! А ведь правда! – Похоже, мысль о стратегическом положении главного Столичного Музея покуда не приходила в голову следователя. – Ну давай, Орловский, рассказывай!

– Они действуют в Музее уже около года. За это время им удалось скомпрометировать очень многих. Всех тех, кто не желал сотрудничать, они обвиняли во вредительстве. Понимаете, им все верили…

И это – правда. Аверх и его присные так и поступали. Им действительно верили их собратья в Большом Доме…

– Меня завербовали… Я должен был предоставить им свой фонд. Они завербовали и других… Но Кацман и Иноземцев вызвали почему-то подозрения, и их решили убрать…

– А чего ты выступал в их защиту? Это был действительно опасный вопрос. Впрочем, не самый.

– Мне приказали. Я должен был выступить, а собрание – поддержать меня. Мне так обещали, гражданин следователь! Только сейчас я понял, что меня тоже решили убрать. Но я не мог отказаться, понимаете? Мне сказали, что меня найдут даже здесь… Еще им мешал профессор Орешин. И его тоже решили убрать.

– Постой, Орловский. – Следователь дописал строчку и стукнул ребром ладони по столу. – Что ты заладил: «Они, они». Ты фамилии называй!

– Я… всех/не знаю… Это же тайная группа, гражданин следователь! Но я знаю главного… самого главного… Ему подчиняется Духошин и все остальные… Именно он руководил всем… Это бывший троцкист – еще с двадцатых…

– Фамилия!

Юрий молчал. Интересно все же, поверил или нет? Наверно, еще нет. Во всяком случае, не до конца…

– Фамилию говори! Ну? Чего молчишь, проблядь!

Удар был короткий, почти без размаха. Юрий упал на пол, боль затопила голову, но главное он понял – поверил!

– Вставай, вставай…

Юрий медленно встал. Энкаведист был рядом, придерживая его за ворот окровавленной рубашки. Юрий заметил, что пальцы следователя тоже в крови. Он набрал в грудь воздуха: пора!..

– Аверх… Профессор Аверх, парторг Музея… Окровавленная рука отпустила ворот, и Юрий медленно опустился на стул. Голова гудела, кровь текла по лицу. Впрочем, это сущая ерунда…

– Аверх, Аверх… – Следователь закусил костяшки пальцев, о чем-то размышляя. – Слушай, Орловский, а ты не врешь? Учти, если врешь, – я тебя, суку, сгною!

– Проверьте… – Юрий вздохнул и заговорил тихо, словно лишившись последних сил. – У меня лишь два доказательства: конверты и то, что Аверх был троцкистом…

Следователь, схватив трубку внутреннего телефона, скользнул пальцем по диску.

– Фарафонов? На месте? Хорошо… А ну-ка, взгляни, что там у нас по одному типу… Фамилия Аверх, зовут…

– Соломон Исаевич, – подсказал Юрий.

– Соломон Исаевич… Что там он поделывал лет десять назад?.. Да, еще взгляни-ка на фамилию Духошин… Да не знаю, как его зовут, проверь…

Юрий ждал. Даже если все сорвется, он должен держаться этой версии до конца – иного выхода не было…

– Что?! – Следователь вскочил, ручка покатилась по полу. – В поезде Троцкого? Оба? Не может быть, черт! Да как же мы прошляпили? Ага, ага… Кто, говоришь, ручался? Ну дела… Все, спасибо.

Он бросил трубку, наклонился за ручкой, а затем весело взглянул на Юрия:

– Че такой мрачный? Да иди умойся, смотреть противно.

Теперь Юрий понял, зачем в кабинете умывальник…

– Так, – следователь неодобрительно взглянул на испачканные в крови костяшки пальцев и скривился, – зубы целы, интеллигент?..

– Да, – Юрий невольно усмехнулся, – это из носа.

– А чего кобенился? Говорил бы сразу! Ты, бля, любого из терпения выведешь. Курить будешь?

Юрий не возражал: курить хотелось отчаянно. Следователь бросил на стол пачку «Герцеговины» и спички.

– Сам не курю, – пояснил он, не отрываясь от протокола. – Для таких, как ты, держу. Цени, Орловский…

Папироса окончательно успокоила. Интересно, одобрил бы его поведение Терапевт? Наверно, все же нет:

Терапевт по-своему брезглив и не стал бы пачкаться о таких, как щекастый «профессор». Но у Юрия не было выхода. На весах – не только его жизнь…

– Ладно, вали обратно. – Следователь встал и возбужденно потер ладони. Поеду к твоему Аверху… Поручкаемся, бля…

Юрия не трогали три дня. Все это время он лежал на нарах, стараясь не обращать внимания на душный, спертый воздух камеры, на тихий безнадежный шепот, которым переговаривались его соседи. Несколько раз надзиратели пытались заставить его встать: Лежать в дневное время запрещалось, но у Юрия был достаточно веский предлог. Кровь из разбитого носа продолжала то и дело сочиться, и даже «вертухаям» в конце концов пришлось оставить его в покое.