Тыл-фронт

— Они родились от товарища, воспитывались среди товарищей… А мы… в пансионе… Вы не изменили своего решения взять меня на бал? — кокетливо спросила Натали.

— Нет…

Свирин жил на половине генерала Карцева. Вначале он поселился вместе с начальником политотдела дивизии в особняке командира Сто тридцать первой японской смешанной бригады, которую разгромил под Хэндаохецзы, но через несколько дней прибыл новый командир дивизии, и Свирин возвратился в свой полк. Сутки он прожил в штабе, на вторые расторопный ординарец «разведал», как он назвал, «круглую сиротину в двадцати комнатах». Свирин быстро привык к Натали и даже симпатизировал ей. Ее суждения порой смешили, порой вызывали сожаление. Она сама предложила ему показать все достопримечательности «бывшей русской концессии», потом — крупнейшего города Маньчжурии. «Это искони наш — русский город», — убежденно заверила Натали. Поступками Натали вначале руководило чувство самосохранения. Постепенно простодушие и общительность подполковника увлекли ее.

За это время Натали успокоилась и даже была довольна, что в свое время не оставила Харбин. Все, на кого она рассчитывала, в последние часы отказывали ей в помощи или просто выезжали, не найдя нужным предупредить ее. Да и куда она могла бежать, когда уже на пятый день войны Маньчжурия была в кольце! В нем ошалело метались «верные служители» японской охранки, белогвардейского центра и десятка полтора выживших из ума «государственных» старцев, заседавших в БРЭМе[47]. Охранники надеялись на японскую помощь, но были горько разочарованы: девяносто шесть транспортных самолетов Мицубиси японцы загрузили более ценным грузом. Шпионы рассчитывали на повышение спроса на «русских агентов с врожденными», хотя и устаревшими сведениями об «отечестве». Древние старцы, воскресив в памяти беспощадность времен революции, «эмигрировали», не раздумывая, собрав в узелок музейные побрякушки и обесцененные еще в 1917 году титулы…

Первые дни Натали с ужасом ожидала расправы, потому и приказала прислуге вывесить красный флажок. Но в городе не слышно было стрельбы, на второй день разнесся благовест церквей, по улице прошел знакомый еще с детства почтовый служащий с сумкой. О родителях и даже о Вареньке Натали не думала. Она боялась только за себя. Временами ей хотелось оставить дом и уехать куда-нибудь, где ее никто не знает. Но тайные надежды, что все может измениться, обойтись, удерживали ее в Харбине.

В один из таких дней и появился в доме ординарец Свирина. Увидев его, Натали испугалась, но уже через полчаса с окрепшей надеждой вместе с прислугой убирала закрытые на ключ со дня смерти отца комнаты.

Когда Натали возвратилась от Свирина, прислуга доложила, что ее ожидает какой-то господин. В передней у двери сидел мужчина в простом мешковатом костюме. Взглянув на него, Натали вскрикнула и побледнела.

— Есаул Журин! — с ужасом выдохнула она, узнав начальника охраны Кислицына.

— Узнали! — по-волчьи оскалился тот, уставившись на нее своими зеленоватыми глазами.

— Что вам угодно, сударь? — отступая к дверям зала, прошептала она.

Заметив это движение, Журин быстро прошел к двери и плотно прикрыл ее.

— Меня изволили предупредить, что вы собрались на бал с советским подполковником? — с беззвучным смехом спросил есаул. — Мне нужен приют всего на одну ночь.

— Но у меня, сударь… Нет, нет! У меня нельзя вам оставаться! Умоляю, уходите! — молитвенно сложила она руки на груди.

— Куда? — хрипло спросил Журин.

— Куда-нибудь!.. Хотя… к генералу Ермилову! — радостно воскликнула Натали.

— Тише, — прошептал Журин.

«Пожалуй, эта японская кокотка права! — подумал Журин. — Полоумным старцем никто интересоваться не будет».

— Я думаю, мадемуазель Карцева, вы умеете держать язык за зубами, — предупредил есаул.

Натали похолодела от журинской угрозы:

— Да, да, господин Журин!..

* * *

— Ты не собираешься на бал? — входя в кабинет, спросил Рощина адъютант командующего.

Рощин взглянул на часы.

— Придется идти!

— Придется идти! Вы оригинал, майор! Сам пригласил Зину и… придется идти? — иронически заметил капитан. — Она уже в сборе.

— Значит, пригласил? — переспросил Рощин, осматривая себя. — Тогда нужно идти переодеваться!

— Придется вызвать тебя на дуэль! — невесело усмехнулся адъютант. — Второй раз встал на моей дорожке… Хотя вот что! Ты можешь спасти себя! Пригласи Вареньку!

— Она с тобой, донжуан, не пойдет!

— Ты не говори, что приглашаешь для меня. Сперва нас будет четверо, потом все, естественно, двоится. Не будут же они обе за тобой ходить?.. И я тебя не вызываю на дуэль!

— А, может, она еще не согласится?

— Постарайся, чтоб согласилась.

Когда Рощин пришел домой, Варенька сидела в зале за маленьким органчиком и играла вальс «Тоска по родине». Рощин любил музыку. Он неслышно подошел к Вареньке и остановился за ее стулом, но она сейчас же, даже не закончив заключительного аккорда, оставила клавиши и подняла к нему лицо.

— Вы плачете, Варенька? — удивился. Рощин.

Она молча взяла лежавший на органе платок и вытерла глаза.

Покажите мне карточку, — вдруг попросила она.