Тыл-фронт

— Что ж ты испугалась, глупенькая! — продолжая улыбаться, тихо проговорила Натали. — Ты с этим майором приехала? О-о, импозантный! Только что-то сердит! Познакомь нас, — и, приблизившись к Вареньке вплотную, предупредила: — К себе никого не приглашай. К вам пожаловал один знакомый, Которого никто не должен видеть.

Варенька заметно побледнела и растерянным взглядом смотрела на сестру.

Дома парадная дверь оказалась открытой. Варенька испуганно попятилась назад.

— Что такое? — обеспокоился Рощин и вошел в дом первым. По лестнице быстро сбегал вниз какой-то мужчина. Когда он поравнялся с Рощиным, их взгляды на секунду встретились. «Где же я видел его? — вспыхнула в голове Рощина тревожная мысль. — Эти раскосые глаза… Морячок!» — вдруг вспомнил он свою встречу с ним в Спасске.

Рощин быстро обернулся. Присев, словно собираясь прыгнуть, Журин пристально следил за ним. На его черном от полусвета лице застыла гримаса испуга. Рощин шагнул к есаулу, тот выхватил пистолет и вскинул на майора, на него сейчас же бросилась Варенька:

— Не смей! Не смей!

Раздался выстрел, и в то же время Рощин ударил есаула в подбородок. Лязгнув зубами, Журин отлетел к дверям. Варенька медленно осела на пол.

Вырвав у есаула пистолет, Рощин придавил его распластанное тело к полу ногой. Голубое, как летняя ночь, длинное платье Вареньки быстро бурело на груди. Держа есаула на прицеле, Рощин медленно отступал к ней. На лестнице послышались шаркающие шаги стариков.

— Скорее! — крикнул Рощин. — Как же быть? Вы сможете дойти до штаба? — Но мысль, что пока старики доплетутся до штаба, может умереть Варенька, заставила Рощина изменить первоначальное намерение: — А, черт!.. Сможете хотя охранять его?.. Стреляйте без предупреждения при первой же попытке встать! — предупредил Рощин, передавая пистолет генералу.

— Я его супостата!.. — вдруг взвизгнул старик. — Вяжи его, Корней!

— Я вызову машину и караул! — крикнул Рощин уже с порога.

Когда Рощин вернулся с двумя офицерами спецслужбы и солдатами, Ермилов валялся с простреленной головой, его денщик тихо стонал в углу, Варенька лежала на том же месте и в той же позе.

— Рощин присел около нее и принялся прощупывать пульс.

— Который из них шпион, майор? — услышал он голос подполковника…

— Бежал! — отозвался Рощин, поднимая Вареньку на руки. — Эти один — хозяин дома, второй — его слуга.

— Да-а! — протяжно выдохнул подполковник. — Эта жива? И то ладно… Во всяком случае, майор, я направляю с тобой своего офицера, — добавил он, преграждая Рощину дорогу у дверей. — И в госпитале на всякий случай обеспечься заключением, что не пьян… Сурков, с майором! Гаврюхин, осмотреть дом и усадьбу!.. Из госпиталя, майор, сюда, ко мне!

Рощин понял, что не сумел толком рассказать подполковнику о встрече с Журиным.

4

Крепкий организм Бурлова пересилил недуг и, как только прошла тяжелая полоса, отделяющая жизнь от смерти, появилась потребность действия. Его беспокойная натура не терпела праздности. Еще ощущая в голове туман слабости, он вставал, придерживаясь за спинки, прыгал между коек и подсаживался к больным. Не обижался на отчужденный первый разговор, не сердился на случавшуюся ругань. Знал: тяжело человеку! Вместе с другими радовался сердечным ответам из дома, делился вестями с далеких полей Маньчжурии.

Вместе с ним радовалась и Клавдия, замечая, что болезнь изменила Бурлова. В дивизионе был степенный, задумчивый, озабоченный. Теперь же — шумливый, озорной, веселый. Вот и сейчас, присев на подоконник, по-мальчишески горячо спорил с рослым мрачным лейтенантом.

— Ерунду, друг, говоришь! Да мы такие горизонты развернем…

— Со своими культяпками? — огрызнулся лейтенант.

— Это не культяпки, — рассмеялся Бурлов. — Это, остаток предмета роскоши! По-скромному и на одной можно. В сущности у меня в активе потерянной ноги не так уж много ценного. За тридцать лет отмерял ею миллионов семьдесят шагов, износил десятка полтора-два ботинок и сапог, мальчишкой пинал футбол и даже забил, кажется, с десяток голов… Вот и все! Все это, без футбольных голов, я превосходно мог бы сделать и на протезе!

Клавдия слышала за его шутливыми словами что-то задушевное, успокоительное и для него, и для других. «Если бы мог, себя по частям раздал», — думала, глядя сейчас в хитроватые, со смешинкой глаза Бурлова.

— Гнев, друг, хорошая штука! — уже по-дружески заговорил он. — Значит, не дашь себя в обиду, не будешь искать одноногой дорожки, но плохо, если он переходит в злобу. Во вчерашней «Правде» опубликовало решение секретариата ВЦСПС о трудовом устройстве инвалидов Отечественной войны… Слово-то какое противное! Инвалид! Принеси-ка, Клава, вчерашнюю газету, — попросил Бурлов.

— Сейчас, Федор Ильич! — даже прыгнула от удовольствия Огурцова и, зардевшись, вышла из палаты.

Через несколько минут Клавдия бомбой влетела в комнату.

— Федор Ильич! — выпалила она воплем освобожденной невольницы, потрясая газетой. — Наши!.. И вы, и Петя, и еще…

— Где? Кто! — спросил Бурлов, вставая с койки. Но сейчас же болезненно передернулся и беспомощно осел на пол.