Тысяча бумажных птиц

Он замирает на месте. Это белое небо – именно то, что ему сейчас нужно. Ему нравится даже то, что он не чувствует своих онемевших пальцев. Он поднимает плечи и резко их опускает, прислушиваясь к болезненным ощущениям в окоченевших мышцах.

Милли по-прежнему смотрит на него с тревогой.

– Все хорошо, милая. Правда. Ты еще слишком мала, чтобы…

Она убегает вперед, спотыкаясь на рыхлом снегу. Мысленно упрекая себя за глупость, Джона смотрит ей вслед. А потом она вдруг исчезает из виду. Джона срывается с места, испугавшись, что малышка упала. Когда он подбегает к Милли, та лежит на спине в снегу и делает «снежного ангела».

– Давай, Джо! Ты тоже!

– Я уже старый для таких забав.

Она продолжает решительно двигать ногами и руками. Ее лицо раскраснелось на морозе. Но она больше не сердится. Джона послушно роняет сумку и ложится на снег. Снег сырой, спине холодно. Джона чувствует, как что-то легкое прикасается к его лицу – словно воздушные перышки, словно призрачные пальцы Одри. Он открывает глаза и видит снежинки, летящие с белого неба. Ему кажется, он оказался внутри огромного снежного шара. Он сдвигает и раздвигает ноги. Промокшие джинсы натирают промежность.

Джона скрипит зубами. Сосредоточившись на ногах, забывает двигать руками. Через минуту Милли кричит:

– Время вышло!

Резким рывком они оба встают. Джона стряхивает с задницы лед.

Они оба смотрят на «снежного ангела» Джоны. Огромная, в шесть футов фигура со слабыми крылышками и широченной юбкой. Джона оборачивается к тому месту, где лежала Милли, но ее отпечатка там нет.

– Снег идет, – говорит он. – Засыпало твоего ангела.

У Милли горят щеки.

– Может, попробуешь еще раз? Милли?

Они стоят рядом, каждый – в своем одиночестве. Так близко друг к другу и так далеко. Расстояние между ними кажется непреодолимым, словно снег создает радиопомехи. Необъятный горизонт манит Джону раствориться в этой белизне… как на последней странице дневника Одри.

– Нам в школе рассказывали про круговорот воды в природе, – говорит Милли. – Знаешь, как он получается?

– Расскажи.

– Идет дождь. Лужи потом испаряются и опять превращаются в облака. И так снова и снова. И я подумала, как было бы здорово для дождинки превратиться в снежинку. Много месяцев ты часть дождя, и все тебя ненавидят. А потом наступает зима, все замерзает, и ты превращаешься в снежинку. Ты знаешь, что не бывает двух одинаковых снежинок? Ты такая одна, и все тебя любят. Наверное, снег – это подарок дождинкам от Бога.

– Замечательная идея. Мне нравится. – Джона размышляет о бесконечном цикле дождинки, которая то теряет себя, то обретает вновь.

– Я хочу стать снежинкой, когда уйду навсегда, – тихо произносит Милли.

– Да. – Джона не понимает, о чем она говорит. Он смотрит в белое небо. – Но пока что мы с тобой дождинки. Придется смириться со столь скромной участью.

* * *

Одиннадцатого февраля Джона заходит в «Теско-экспресс»[38] рядом со станцией «Сады Кью». Ему больно смотреть на витрины с сердечками, открытками-валентинками и плюшевыми медвежатами. Держа в руке пластиковый пакет с буханкой хлеба и банками консервированного супа, он стоит у витрины книжного магазина. Внутри юная парочка перебирает томики поэзии. Она шепчет что-то забавное и соблазнительное ему на ухо, и Джона не выдерживает. Он легонько стучит по стеклу.

– Прошу прощения, вы знаете, что святой Валентин был покровителем эпилептиков?

Они показывают ему жестами, что его не слышно.

– Любовь – это болезнь, – произносит он беззвучно, одними губами. – Припадки и спазмы.

Парочка отходит бочком. Джона остается один на один со своим собственным утомленным отражением. Он прижимается носом к стеклу, но уже не узнает человека в витрине – человека, который смеется и плачет одновременно. Ручки пакета оставляют на пальцах глубокие красные полосы.