Тысяча бумажных птиц

Мама сидит на скамейке, посвященной Милли. Букет цветов лежит на земле у ее ног. Она сжимает в кулаке пустой целлофан. Сегодня у ее дочери день рождения. Одиннадцать лет. Милли кричит, машет руками, но все бесполезно. Она садится на скамейку, легонько касается маминой руки. Слишком поздно. Она узнаёт это широкое обручальное кольцо, эти белые черточки на ногтях – что-то связанное с недостатком кальция, – но запрещает себе вспоминать дальше. Она просто не выдержит, если вспомнит. Мама разглядывает проходящего мимо павлина.

– Красивый, да?

Женщина не отвечает. Она дергает рукой, сбрасывая воображаемого муравья, потом расправляет юбку, словно стряхивает с колен крошки. Разложив на краешке скамейки желтые цветы, она встает и идет прочь, оставив Милли наедине с травой и небом.

Ее ногти больно врезаются в ладони, но она еще крепче сжимает кулаки. Она идет к Японским воротам, оттуда – к коттеджу королевы Шарлотты; от такой долгой прогулки у нее гудят ноги. Она заходит в Секвойную рощу, смотрит на высоченные деревья, которые были столбами ее кровати, устланной палыми листьями. Гарри всегда сидит, прислонившись спиной к стволу, и ждет, когда Милли уснет. Каждый вечер она притворяется спящей, чтобы почувствовать на виске его поцелуй на ночь. Вот что удерживает ее здесь: робкая нежность человека, которому никогда не стать ее папой. Но ей не хочется быть такой же, как он, и вечно бродить неприкаянным призраком в этих садах. Она потеряла надежду изменить что-то, что по-настоящему важно. По дороге к «Раненому ангелу» она останавливается полюбоваться цветущими магнолиями.

У мраморного ангела благородное лицо, его волосы как плюмаж каменных перьев, развевающихся на ветру. Гарри выходит из-за пьедестала и вручает Милли белый квадратик бумаги. Теперь ей нужно вспомнить только одно: как делается оригами.

Под пристальным взглядом Гарри Милли садится на траву. Она сгибает бумагу, как ее учила Хлоя – на себя, от себя, внутрь и наружу, чтобы получился корпус кораблика. Она старается изо всех сил, соединяет кусочки мозаики: что случилось в тот день и в каком порядке. Она проверяет, все ли сделано правильно, а когда поднимает глаза, Гарри уже нет. Ей трудно дышать, словно в горле застрял леденец. Она совершенно одна, сцена для реконструкции готова. Вот как все было.

В одной руке Милли держит бумажный кораблик, в другой сжимает пресс для гербария, не вынимая его из кармана. Она идет к озеру и садится у самой воды. Две утки важно проплывают мимо. Милли смотрит на освещенную солнцем воду, на огромные пятна плотной зеленой ряски. Потом на другом берегу появляется Джона. Она с трудом сдерживает себя, чтобы не побежать к нему – как в безопасную гавань, в убежище. Она нерешительно мнется, не зная, стоит ли продолжать. Но Джона ее не заметил. Он стоит у скамейки Одри, барабанит пальцами по спинке, выстукивая мелодию, которую, кроме него самого, больше никто не услышит – и посмотрите, какое синее небо! Точно такое же, как в прошлый раз.

Милли даже не замечает, что оцарапала локоть, перегнувшись через бордюр. Она бережно ставит кораблик на воду. Две секунды он держится на поверхности, а потом начинает тонуть. Попрощавшись с Хлоей, она вернулась на берег. Сейчас она снова склоняется над водой, как тогда, и пресс для гербария выскальзывает из кармана. Падает, словно в замедленной съемке. Все засушенные цветы, спасенные от смерти, вся коллекция, собранная за несколько месяцев, – все потеряно. Она помнит, как потянулась за выпавшим прессом. Внутренне подобравшись, она наклоняется еще ниже, делает шаг и входит в воду.

Джона слышит всплеск. Оторвав взгляд от скамейки Одри, он видит, как Милли входит в озеро. Кажется, она пытается дотянуться до… Сложно понять, до чего. Может быть, до большого куска хлеба.

– Ты куда?! Что ты делаешь?!

Милли не слышит. Она заходит еще дальше, потом оступается и падает. Ее голова уходит под воду, и остается лишь рябь на воде – и вот уже нет даже ряби. Джона снимает пиджак, сбрасывает ботинки. Когда Милли, почти захлебнувшаяся, вырывается на поверхность, по ее лбу течет что-то темное.

– Милли!

Она пытается плыть к берегу, но уходит под воду. Потом всплывает, хватает ртом воздух и снова скрывается под водой. Джона судорожно озирается, ищет, к кому обратиться за помощью, но рядом нет никого, кроме уток. Стянув с себя свитер, Джона бросается в озеро.

У берега мелко. По щиколотку, по колено. Но потом дно резко уходит вниз. Пах обдает холодом. Оттолкнувшись ногами ото дна, Джона плывет в мутной от тины воде. Утки с громкими криками уносятся прочь, возмущенные вторжением человека в принадлежащее им пространство.

– Милли! Милли!

Джона ныряет, но под водой ничего не видно. Густая взвесь мелких водорослей ослепляет. Намокшие джинсы отяжелели и тянут вниз. Чтобы вынырнуть, приходится прикладывать усилия.

– Девочка тонет! Кто-нибудь! Помогите!