Тысяча и одна ночь. Том XIII

И тогда поднялся юноша, хозяин сада, и, сев на мула из мулов детей купцов, скрылся куда-то и вернулся. И с ним была каирская девушка, подобная свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, и лицо её смущало сияющее солнце: с чарующими глазами, бровями, как изогнутый лук, розовыми щеками, жемчужными зубами, сахарными устами и томными очами; с грудью, как слоновая кость, втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и бёдрами, как сирийские таблицы, а между ними была вещь, подобная кошельку, завёрнутому в кусок полотна. И поэт сказал о ней такие стихи:

И если б она явилась вдруг многобожникам,Сочли бы её лицо владыкой, не идолом.А если монаху на востоке явилась бы,Оставил бы он восток, пошёл бы на запад он.А если бы в море вдруг солёное плюнула,То стала б вода морская от слюны сладкою.

А другой сказал такие стихи:

Прекраснее месяца, глаза насурьмив, она,

Как лань, что поймала львят, расставивши сети,Её осенила ночь в прекрасных кудрях еёПалаткою из волос, без кольев стоящей.На розах щеки её огонь разжигаетсяДушою расплавленной влюблённых и сердцем,Когда бы красавицы времён её видели,То встали б и крикнули: «Пришедшая лучше!»

А как прекрасны слова кого-то из поэтов:

Три вещи мешают посетить нас красавице –

Страшны соглядатаи и злые завистники:Сияние лба её, её украшений звонИ амбры прекрасной залах в складках одежд её.Допустим, что лоб закрыть она б рукавом моглаИ снять украшения, но как же ей с потом быть?

И эта девушка была подобна луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и было на ней синее платье и зеленое покрывало над блистающим лбом, и ошеломляла она умы и смущала обладателей разума…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот шестьдесят седьмая ночь

Когда же настала восемьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что садовник того сада привёл юношам девушку, о которой мы говорили, что она до предела красива, прелестна, стройна станом и соразмерна, и как будто о ней хотел сказать поэт:

Вот явилась в плаще она голубом к нам,Он лазурным, как неба цвет, мне казался.И, всмотревшись, увидел я в той же одеждеМесяц летний, сияющий зимней ночью.

А как прекрасны и превосходны слова другого:

Плащом закрывшись, пришла она. Я сказал: «ОткройНам лицо твоё, светоносный месяц, блестящее».Она молвила: «Я боюсь позора!» Сказал я: «Брось!Переменами дней изменчивых не смущайся ты!»

Красоты покров подняла она с ланит своих,И хрусталь закапал на яхонты горящие.И решил коснуться устами я щеки её,Чтоб тягаться с ней в день собрания мне не выпалоИ чтоб первыми среди любящих оказались мы,Кто на суд пришёл в воскресенья день к богу вышнему.И тогда скажу я: «Продли расчёт и заставь стоятьТы подольше нас, чтоб продлился взгляд на любимую!»

И юноша-садовник сказал девушке: «Знай, о владычица красавиц и всех блистающих звёзд, что мы пожевали твоего прихода в это место только для того, чтобы ты развлекала этого юношу, прекрасного чертами, господина моего Нур-ад-дина. И он не приходил к нам в это место раньше сегодняшнего дня». – «О, если бы ты мне сказал об этом раньше, чтобы я принесла то, что у меня есть!» – воскликнула девушка. «О госпожа, я схожу и принесу тебе это», – сказал садовник. И девушка молвила: «Делай как тебе вздумалось!» – «Дай мне что-нибудь, как знак», – сказал садовник. И девушка дала ему платок.