Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И брат мой жаловался на свою судьбу, обливаясь слезами:

— Клянусь Аллахом, ничего у меня нет, о шейх арабский! И я не знаю даже пути, который ведет к богатству, и у меня отняли все, и теперь я раб твой и твоя собственность и всецело завишу от одного тебя! Делай же со мною что знаешь!

А нужно еще сказать, что бедуин держал у себя в палатке жену свою, чудеснейшую из женщин с черными бровями и черными как ночь глазами; и жарки и жгучи были ее объятия. И каждый раз, когда муж ее, бедуин, удалялся из своей палатки, она подходила к моему брату и предлагала ему все свое тело, это дивное произведение арабской пустыни. Что же касается брата моего Шакалика, который, в противоположность всем нам, не отличался особенною силой и ловкостью в этих делах, то он отказывался от бедуинки из стыда пред Аллахом Всевышним. Однако в один прекрасный день пламенной бедуинке удалось поколебать воздержанность брата моего Шакалика, для чего она долго ходила вокруг него с возбуждающими движениями бедер, грудей и прелестного живота. И брат мой взял ее и забавлялся с ней разными подобающими случаю забавами и наконец посадил ее к себе на колени. И в то время как они оба сидели таким образом, обмениваясь поцелуями, в палатку внезапно ворвался ужасный бедуин и увидел все происходившее собственными глазами. Тогда бедуин совершенно рассвирепел, выхватил из-за пояса широкий нож, каким сразу можно было перерезать голову верблюду от одной воротной жилы до другой. И, схватив моего брата, он для начала отрезал ему его губы и впихнул их ему в рот. И он закричал:

— Горе тебе, о подлый предатель! Теперь ты добился того, что развратил мою жену!

При этих словах бедуин схватил все еще возбужденный зебб моего брата Шакалика и одним махом отхватил его вместе с яйцами под самый корень. Затем он поволок Шакалика за ноги, поднял его на спину верблюда и отвез на вершину горы, где он и бросил его, а сам отправился своею дорогою.

Но гора эта находилась как раз на пути паломников, а потому некоторые из них, родом из Багдада, найдя его, узнали в нем Шакалика, что значит «треснутый горшок», — того самого Шакалика, который так смешил их своими забавными выходками. И, накормив и напоив его, они поспешили сообщить мне обо всем случившемся.

Тогда я, о глава правоверных, пустился на его розыски и понес его на собственных плечах и привез обратно в Багдад. Затем я излечил его раны и обеспечил ему средства к жизни до конца его дней.

И вот, рассказав тебе историю моих шести братьев, теперь я стою перед тобой, о глава правоверных. И хотя, конечно, я мог бы рассказать ее и гораздо пространнее, но я предпочел воздержаться от этого, чтобы не злоупотреблять твоим терпением и чтобы показать тебе, сколь мало я склонен к болтливости, а также дать тебе почувствовать, что я являюсь не только братом, но и отцом для моих братьев, достоинства которых, впрочем, совершенно бледнеют по сравнению с моими, так как это я, которого называют эль-Самет.

— Выслушав эту историю, — продолжал цирюльник перед пирующими, — историю, которую я рассказал халифу Мустансиру Биллаху, халиф начал страшно смеяться и сказал мне: «В самом деле, о Самет! Ты говоришь очень мало и чрезвычайно далек от нескромности, любопытства и других дурных качеств. Однако — и я имею свои основании на это — требую, чтобы ты немедленно покинул Багдад и отправился в какие-нибудь другие места. И поспеши сделать это!»

И таким образом халиф изгнал меня совершенно несправедливо, даже не сказав мне ни слова о причине такого наказания.

Тогда я, о господин мой, пустился путешествовать по разным странам и в различных климатах, пока не узнал о смерти Мустансира Биллаха и о воцарении преемника его, халифа аль-Мустасима[41]. Тогда я вернулся в Багдад, но здесь я узнал, что все мои братья уже умерли. И как раз в это время молодой человек, который только что бесстыдно покинул меня, позвал меня, чтобы обрить ему голову. И в противоположность тому, что он тут говорил, уверяю вас, о господа мои, ничего я не доставил ему, кроме блага, и вероятно даже, что, не подоспей моя помощь, он был бы просто убит по приказанию кади, отца молодой девушки. Итак, все, что он рассказывал обо мне, есть чистейшая клевета, а то, что он наговорил относительно моего любопытства, нескромности, болтливости, моего грубого характера и отсутствия у меня всякого здравого смысла и вкуса, все это сплошная ложь, выдумки, вздор, — вот что это такое, о вы, все здесь присутствующие!

— Такова эта история, о царь благословенный, — продолжала Шахерезада, — история в семи частях, которую портной из Китая рассказывал султану. Потом он прибавил: