Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Да, отец мой! И я чувствую, что ни минуты не могу более оставаться здесь; и я прощусь с тобою и уеду с этим караваном, который пойдет не спеша, с частыми привалами, и, таким образом, я не буду слишком уставать и дойду до Багдада, моего родного города.

Истопник же ответил:

— И я с тобой! Потому что я не могу оставить тебя одного, не могу расстаться с тобою, и как начал охранять тебя, так и буду продолжать.

А Даул Макан сказал:

— Да вознаградит тебя Аллах за твою преданность Своими благодеяниями и всякими дарами! — И был он чрезвычайно обрадован таким счастливым обстоятельством.

Тогда истопник попросил Даул Макана сесть на осла и сказал ему:

— Ты можешь ехать на осле сколько хочешь; а когда устанешь сидеть на нем, то можешь слезть и немного пройтись.

И Даул Макан горячо поблагодарил его и сказал:

— Поистине, то, что ты для меня делаешь, и брат не сделает для родного брата!

Потом оба дождались заката солнца и ночной прохлады, чтобы пуститься в путь вместе с караваном и направиться из Дамаска в Багдад.

Вот и все о Даул Макане и истопнике хаммама.

Что же касается молодой Нозхату, сестры Даул Макана, то она вышла из иерусалимского хана, чтобы приискать себе место служанки в каком-нибудь именитом семействе, заработать таким образом немного денег, чтобы ухаживать за братом и покупать ему кусочки жареной баранины, о которых он просил. Она накрылась лохмотьями от старого плаща из верблюжьей шерсти и пошла по улицам наудачу, не зная, куда направиться; и ум и сердце ее были полны забот о брате и о том, что оба они отдалены от родителей и родного края; и она возвышалась мыслью к Милосердному Аллаху, и ей пришли на память такие стихи:

Сгустилась тьма, окутав душу мнеПокровом мрачным; яростное пламяМеня томит и точит силы мне;Во мне кричит мучительно желаньеИ отражает на лице моемМои терзанья. Горечью разлуки

Вся внутренность пропитана моя,И угнетенье страсти безнадежнойБезжалостно мою терзает душу,Бессонница теперь моя подругаВ моей печали, а огонь желаньяМне служит пищей. Как могу отнынеСкрывать я тайну страждущей души?Мне неизвестно скрытности искусство,Я не могу таить мученья сердца,

Спаленного расплавленным огнемМоей любви. О ночь! Ты знаешь все!О, будь моей посланницей! ПоведайВ своей тиши тому, кого ты знаешь,Всю глубь моих страданий и скажи,Что никогда я глаз своих усталыхВ твоих объятьях не могла закрыть!

В то время как молодая Нозхату блуждала таким образом по улицам, она увидела шейха-бедуина с пятью другими бедуинами.

Он взглянул на нее долгим взглядом, и тотчас же явилось у него сильнейшее желание овладеть прекрасною девушкой, голова которой была накрыта куском старого плаща, но прелести которой еще резче выступали из-под лохмотьев. Он смело пошел в ее сторону, дождался, пока она очутилась в узком и пустынном переулке, и, остановившись перед нею, сказал:

— О молодая девица, свободная ты или невольница?

При этих словах бедуина молодая Нозхату постояла неподвижно, а потом сказала:

— Молю тебя, о прохожий, не задавай мне вопросов, которые растравляют мои огорчения и мое несчастье!

А он сказал ей:

— О молодая девица, если я спросил тебя об этом, то это потому, что у меня было шесть дочерей; я потерял пятерых из них, и у меня осталась только одна, которая и живет у меня в доме в печальном одиночестве. И мне бы хотелось найти для этой дочки подругу, с которой ей было бы приятно проводить время; и если ты свободна, я попросил бы тебя поселиться у меня в доме, быть моей приемной дочерью, войти в мою семью, чтобы дочка моя забыла печаль, гнетущую ее со времени смерти сестер.

Когда Нозхату услышала такие слова, она сильно смутилась и сказала:

— О шейх, я чужеземка, и у меня больной брат, с которым я приехала из Хиджаза. Я согласна идти в дом твой и быть подругой твоей дочери, но с условием, чтобы иметь возможность каждый вечер навещать моего брата.

Тогда бедуин ответил:

— Да, разумеется, о молодая девица, только днем будешь ты при моей дочери. И если хочешь, мы даже перенесем твоего брата к себе, чтобы он никогда не оставался один.