Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

Но не успел он проговорить это, как старуха закричала:

— Он согласился! Бейте его!

И тотчас же со всех сторон посыпались ему на плечи частые, бесчисленные, как дождевые капли, удары, которые расточались невидимой стражей залы сокровищ. Никогда не испытывал еще Джудар ничего подобного, во всю свою жизнь не забудет он этой порки. Затем ифриты-невидимки в один миг выгнали его из залы сокровищ, выбросили за последнюю дверь и заперли ее, как прежде.

Магрибинец увидел его в эту минуту и прибежал поднять его, так как воды потока уже надвигались снова с шумом и грохотом, заполняя русло и возобновляя свое течение. Без чувств принес он его на берег и читал над ним стихи Корана, пока он не пришел в себя.

Тогда он сказал ему:

— Что ты сделал, о бедняк? Увы!

Он ответил:

— Я уже преодолел все препятствия и разрушил все чары. И надо же было, чтобы из-за исподнего платья моей матери я лишился всего, что уже добыл, и подвергся порке, от которой вот следы.

И рассказал он обо всем, что случилось с ним.

Тогда магрибинец сказал ему:

— Не говорил ли я тебе, что ты должен слушаться меня во всем? Вот видишь, ты повредил и мне, и себе, и все это потому, что не хотел заставить ее снять исподнее платье. Теперь мы должны ждать до будущего года, чтобы повторить нашу попытку. А до той поры ты будешь жить у меня.

И позвал он двух негров, которые тотчас же явились, сложили палатку, убрали все, что следует, исчезли на минуту и вернулись с двумя мулами, на которых сели Джудар и магрибинец, чтобы немедленно вернуться в город Фас.

Целый год прожил Джудар у магрибинца, каждый день надевал он дорогое новое платье, ел и пил все, что доставали из мешка, все, чего бы ни пожелал.

Наступил наконец в начале следующего года день, назначенный для повторения попытки; магрибинец пришел к Джудару и сказал ему:

— Вставай! Идем, куда должны идти!

Тот ответил:

— Разумеется!

И вышли они из города и увидели двух негров, которые подали им двух мулов. Сели они на них и поехали по направлению к потоку, на берег которого и не замедлили прибыть. Разбили палатку и убрали ее по-прежнему.

И когда они подкрепились, магрибинец взял пустой тростник, сердоликовые пластинки, курильницу, наполненную углями, и ладан; и прежде чем начать свои магические воскурения, сказал Джудару:

— О Джудар, я должен дать тебе наставление.

Джудар же воскликнул:

— О господин мой, право, не стоит. Если бы я забыл ту порку, то забыл бы и твои превосходные прошлогодние наставления.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А если бы я забыл ту порку, то забыл бы и твои превосходные прошлогодние наставления. Магрибинец спросил:

— Так в самом деле ты их помнишь?

Джудар ответил:

— О, конечно!

Тот сказал:

— Хорошо, береги свою жизнь, Джудар, а главное, не вообрази себе опять, что та старуха — твоя мать, и не поддавайся обману. Дело в том, что если в первый раз ты не оставил там своих костей, то на этот раз, если ошибешься, оставишь их там непременно.

Джудар же ответил:

— Да, я совершил ошибку, но если ошибусь опять, то меня стоило бы сжечь.

Тогда магрибинец бросил ладан на раскаленные угли и стал шептать заклинания. И тотчас же высох поток, а Джудар мог пройти по сухому руслу к золотой двери. Он постучал — и дверь отворилась; и удалось ему преодолеть чары различных дверей, и дошел он наконец до той, в которой стояла его мать, и говорила она:

— Добро пожаловать, дитя мое!

А он ответил ей:

— С каких это пор я твой сын, о проклятая? Раздевайся!

Тогда, стараясь обмануть его, принялась она медленно снимать одну часть одежды за другою, пока не осталось на ней одно только исподнее. И Джудар закричал ей:

— Сними его, проклятая!

И сняла она свое исподнее, но тотчас же исчезла, развеявшись, как пар, как бездушный призрак.

Без затруднения проник тогда Джудар к сокровищу, он видел груды золота, но не обратил на них никакого внимания и направился к небольшой беседке, где, приподняв занавес, увидел лежащего на золотом ложе великого чародея аль-Шамардаля, опоясанного волшебным мечом, с печатью на пальце и золотою цепью, на которой висел пузырек с сурьмою; а над головою его сиял, как луна, планетный круг.

Не колеблясь подошел он и отвязал от перевязи меч, снял печать, отцепил пузырек с сурьмою, взял планетный круг и направился к выходу. И тотчас же заиграли вокруг него стройным хором различные музыкальные инструменты, и эта музыка провожала его до самого выхода, между тем как со всех концов подземелья раздавались голоса невидимой стражи, кричавшей ему:

— Благо тебе, Джудар, что добыл такую добычу! Поздравляем! Поздравляем!

И музыка перестала играть, и голоса перестали поздравлять только тогда, когда он вышел из подземелья.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Пять поэм
Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.Вступительная статья и примечания А. Бертельса.Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

Гянджеви Низами , Низами Гянджеви

Древневосточная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги