Тысяча осеней Якоба де Зута

— …может заниматься дебатами, сколько пожелает. Когда Якоб и я вернемся на «Феб», он сможет рассказать капитану Пенгалигону о том, что решили на берегу. Но не забудьте: до дома двенадцать тысяч миль. Не забудьте, Дэдзима — торговая фактория без торговли. Не забудьте, японцы хотят, чтобы мы убедили англичан торговать с ними. Сделав правильный выбор, мы заработаем деньги и защитим наши семьи от нищеты. Кто, во имя Бога, будет против этого?

— Как перевести «erfstadhouder[111]»? — переводчик Гото с усталыми глазами касается появившейся на подбородке щетины. — Голландский Вильям Пять — король или не король?

Часы «Альмело» в директорском кабинете отбивают один раз. «Титулы, титулы, — думает Якоб. — Как глупо и так важно».

— Он — не король.

— Тогда почему Вильям Пять пользуется титулом «Принц Оранско — Нассауский»?

— Оранско — Нассауский — по названию его вотчины, как в Японии — феода. Но он также возглавлял армию Нидерландов.

— То есть он вроде японского сегуна? — предполагает Ивасе.

Венецианский дож — лучшее сравнение, но все равно далеко до правильного объяснения.

— Штатгальтер считался выборной должностью, но всякий раз она доставалась Оранской династии. Затем, после женитьбы штатгальтера Вильяма… — он указывает на подпись в документе, — …на племяннице прусского короля, он решил провозгласить себя монархом, то есть назначенным Богом. Пять лет спустя мы… — французское вторжение все еще является секретом, — …голландский народ, поменяли наше правительство…

Три переводчика настороженно переглядываются.

— …и штатгальтеру Вильяму пришлось… как будет «покинуть место» по — японски?

Гото произносит это слово, и фраза становится понятной для Ивасе.

— И с отъездом Вильяма в Лондон, — заключает Якоб, — его прежнюю должность отменили.

— Значит, Вильям Пять… — Намуре требуется подтверждение, — не имеет власти в Голландии?

— Нет, никакой. Вся его собственность конфискована.

— А голландские люди все еще… подчиняются или уважают штатгальтера?

— Оранжисты — да, но патриоты, члены нового правительства — нет.

— Многие голландские люди или «оранжисты», или «патриоты»?

— Да, но большинство просто беспокоятся о своих животах, о мире и спокойствии там, где они живут.

— Значит, этот документ, который мы переводим, этот «Меморандум», — Гото хмурится, — это приказ от Вильяма Пять голландцам, чтобы отдать голландскую собственность англичанам на сохранение?

— Да, но вот в чем вопрос: признаем ли мы власть Вильяма?

— Англичанин пишет: «Все голландцы подчиняются Меморандуму».

— Это он так пишет, да, но, скорее всего, врет.

Неуверенный стук в дверь. Якоб откликается: «Да?»

Кон Туоми открывает дверь, снимает шляпу и смотрит на Якоба, прося о срочной помощи. «Сейчас Туоми не стал бы тревожить меня попусту», — понимает Якоб.

— Господа, продолжайте без меня. Нам с господином Туоми надо поговорить в Морской комнате.

— Речь пойдет, — шляпа ирландца балансирует на его бедре, — о том, что дома мы называем «скелетом в шкафу».

— На Валхерене мы говорим «тело в грядке».

— Огромная репа растет, значит, на Валхерене. Могу я говорить по — английски?

— Конечно. Если я чего‑то не пойму — переспрошу.

Глубокий вдох плотника.

— Меня зовут не Кон Туоми.

Якоб переваривает услышанное:

— Вы не первый преследуемый человек, которому приходится прикрываться вымышленным именем.

— Меня на самом деле зовут Фиакр Мантервари, и я не преследуемый. Мой отъезд из Ирландии — уже странная история. В один холодный день святого Мартина, скользко было, каменный блок выпал из строповочных ремней и раздавил моего отца, как жука. Я, как мог, пытался его заменить, но в этом мире милосердия нет, и, когда случился неурожай и люди пришли в Корк со всего Манстера, наш хозяин дома утроил плату за жилье. Мы заложили отцовский инструмент, но очень скоро я, Ma, пять сестер и самый младший, Падрайг, — все перешли жить в ветхий сарай, а там Падрайг простыл, и одним ртом меньше стало. А в городе я и в порту работал, и пиво варил, за все брался, но ничего не пошло. Значит, я возвращаюсь в ломбард и прошу вернуть отцовский инструмент. А тамошний человек говорит: «Все, значит, продали, Красавчик, а сейчас зима, и народу куртки да шубы нужны. Я плачу звонкие шиллинги за хорошие шубы. Ты же понимаешь меня?» — Туоми замирает в ожидании реакции Якоба.

Якоб знает, что медлить с ответом нельзя:

— Семью надо кормить.