Тысяча осеней Якоба де Зута

— Это обитель директора ван Клифа, и я бы очень хотел, чтобы он вернулся сюда сегодня же. На самом деле. В минуты, за которые мне стыдно, я даже подумываю заплатить англичанам, чтобы они оставили у себя Петера Фишера, а Мельхиор ван Клиф — человек честный, по меркам Компании, и Дэдзима с четырьмя чиновниками — все равно, что совсем без оных.

Маринус, щурясь, смотрит на него.

— Давайте поедим. Мы с Илатту принесли вам вареную рыбу с кухни.

Они идут в обеденный зал, где Якоб демонстративно занимает свое прежнее, положенное ему место. Спрашивает Маринуса, имел ли тот когда‑нибудь дело с британскими морскими офицерами в прошлом.

— Меньше, чем вам представляется. Я списывался с Джозефом Бэнксом[108] и еще некоторыми английскими и шотландскими философами, но так и не смог полностью овладеть их языком. Их нация довольно молодая. Вы, должно быть, встречались с некоторыми офицерами во время вашего временного пребывания в Лондоне. Вы провели там два или три года, правильно?

— Четыре года, в общей сложности. Склад моего работодателя находился на берегу реки, довольно близко от Ост — Индских доков, и я видел, как приходили и уходили сотни линейных кораблей: лучших кораблей королевского флота, да и всего мира. Но круг моих английских знакомых ограничивался кладовщиками, стряпчими и бухгалтерами. Знать и офицеры младшего клерка из Зеландии с грубым голландским акцентом не замечали.

В дверях возникает слуга д’Орсаи:

— Пришел переводчик Гото, директор.

Якоб оглядывает комнату в поисках ван Клифа и лишь потом понимает, что слуга обращается к нему.

— Приведи его сюда, д’Орсаи.

Входит Гото, бледный, как мертвец.

— Доброе утро, господин исполняющий обязанности директора, — переводчик кланяется, — и доктор Маринус. Я мешаю завтраку, извините. Но инспектор в Гильдии посылает меня незамедлительно, чтобы узнать о военной песне на английском корабле. Англичане поют такие песни перед атакой?

— Атакой? — Якоб торопится к окну. Смотрит на фрегат через подзорную трубу, но корабль стоит на том же месте, и с опозданием он догадывается:

— Нет, англичане пели не военную песню, господин Гото. Псалом.

Гото в затруднении:

— Что это: «псалом», или кто это: «псалом»?

— Песня, которую поют христиане Богу. Богослужение.

Исполняющий обязанности директора продолжает рассматривать фрегат: на носу корабля какое‑то шевеление.

— Рядом со скалой, с которой сбрасывали христиан, — указывает Маринус. — Тот, кто сказал, что у Истории нет чувства юмора, умер слишком рано.

Гото понимает далеко не все, но уясняет для себя, что нарушен святейший запрет сегуна на все, связанное с христианством. «Очень серьезно и плохо, — бормочет он. — Очень… — он ищет другое слово, — …очень серьезно и плохо».

— Может, я не прав… — Якоб все рассматривает корабль, — …но что‑то там происходит.

Паства расходится, и навес, под которым проходило богослужение, убирают.

— Кто‑то в светлом мундире спускается по веревочной лестнице…

…в баркас, пришвартованный у правого борта.

К баркасу подзывают одну из сторожевых японских лодок, которые кружат у корабля.

— Похоже, заместителю директора Фишеру дарована свобода.

Якоб не ступал на трап за Морскими воротами пятнадцать месяцев, с момента прибытия на Дэдзиму. Сампан приближается. Якоб узнает переводчика Сагару: он и Петер Фишер сидят на носу. Понк Оувеханд перестает бубнить какую‑то мелодию.

— Стоишь здесь, так сразу разгорается желание увидеть тот день, когда мы все наконец‑то выйдем из этой тюрьмы, ведь так?

Якоб думает об Орито, вздрагивает и отвечает: «Да».

Маринус наполняет мешок склизкими морскими водорослями.

— Porphyra umbilicalis. Тыквы будут счастливы.

В двадцати ярдах от них Петер Фишер прикладывает ладони ко рту рупором и кричит встречающим: «Значит, я потерял бдительность только на двадцать четыре часа, а «исполняющий обязанности директора де Зут» устроил coup d’etat![109] — Его веселость суха и колюча. — Так же быстро поспешите к моему фобу, я полагаю?

— Мы понятия не имели, — кричит в ответ Оувеханд, — как долго пробудем без главного.

— Главный возвращается, «исполняющий обязанности заместителя директора» Оувеханд! Какая череда продвижений по службе! Обезьяна нынче повар?

— Рады видеть вас снова, Петер, — говорит Якоб, — какие бы мы ни занимали должности.

— До чего приятно вернуться, старший клерк! — Дно сампана скребется о наклонный трап, и Фишер прыгает на берег, как герой — победитель. Приземляется неловко и поскальзывается на камнях.

Якоб пытается ему помочь.

— Как директор ван Клиф?

Фишер встает.

— Ван Клиф — в порядке, да. Очень даже в порядке. Шлет наилучшие пожелания.

— Господин де Зут, — переводчику Сагара помогают его слуга и стражник. — У нас есть письмо от английского капитана магистрату. Я сразу бегу, чтобы не задерживаться. Магистрат вызовет вас позже, я так думаю, и он захочет говорить с господином Фишером.

— О — о да, конечно же, — заявляет Фишер. — Скажите Широяме, что я буду свободен после обеда.

Сагара небрежно кланяется Фишеру, глубоко — де Зуту и поворачивается.

— Переводчик, — зовет его Фишер. — Переводчик Сагара!