Тысяча сияющих солнц

– Марка, – сказал Тарик.

– Что?

– Твоя загадка. Ответ: почтовая марка.

После обеда идем в зоопарк.

– Ты знал ответ заранее. Скажи, знал? – Ничего подобного.

– Ой, врешь.

– А ты завидуешь.

– Чему это?

– Моей мужской смекалке.

– Мужской смекалке? Ты серьезно? Нука, скажи, кто все время выигрывает в шахматы?

– Я тебе поддаюсь, – засмеялся Тарик, но оба знали, что это неправда.

– А у кого не клеится с математикой? Кто все время просит помочь с уроками, хотя сам на целый класс старше?

– Был бы на два класса, если бы не эта скучища – математика.

– И география, по-твоему, тоже скучная. – С чего это ты взяла? Все, замолкни.

Идем мы в зоопарк или нет?

– Идем, – улыбнулась Лейла.

– Отлично.

– Я скучала по тебе.

Молчание. На лице у Тарика не то кислая усмешка, не то гримаса отвращения.

– Лейла, что это с тобой?

Сколько раз Лейла, Хасина и Джити говорили друг другу эти самые четыре слова, стоило им расстаться на каких-то два-три дня! Я скучала по тебе, Хасина. И я по тебе тоже. Все-таки мальчишки совсем из другого теста. Они не выставляют дружбу напоказ, нюни им ни к чему. Наверное, ее братья были такие же. Наверное, дружба для мальчишек – нечто незыблемое, несомненное и не нуждается в подтверждении.

– Это я тебя дразню, – соврала Лейла. – Ну-ну. У тебя получилось. – Взгляд исподлобья.

Только улыбка у него уже не кислая. И краска бросилась в лицо.

Или это просто загар?

Лейла не хотела ему говорить. Она знала, что ничего хорошего все равно не выйдет. Ведь Тарик это так не оставит. Но когда они с Тариком вышли на улицу и направились к автобусной остановке, на глаза Лейле опять попался Хадим со своей шайкой-лейкой. Сгрудились у чужого забора, большие пальцы рук заткнуты за пояс, и скалятся нахально.

Лейла не выдержала и рассказала все Тарику. Оно как-то само собой вышло.

– Что, что он сделал?

Лейла повторила.

Тарик указал на Хадима:

– Это его рук дело? Вот этого вот?

Это он?

– Он.

Тарик сквозь зубы пробормотал что-то по-пуштунски, Лейла не разобрала.

– Жди здесь. – Это уже на фарси.

– Тарик, не стоит…

Но он уже переходил улицу.

Хадим сразу же перестал улыбаться, вынул руки из-за пояса, переступил с ноги на ногу. Окружавшая его орава беспокойно закопошилась.

Сколько их? – перепугалась Лейла. Десять, двенадцать? А что, если они накинутся все на одного?

Тарик остановился в нескольких метрах от Хадима.

Передумал?

Тарик нагнулся.

Шнурки развязались? Или это хитрость, чтобы повернуть назад?

И тут Лейла поняла.

Тарик выпрямился и запрыгал на одной ноге к Хадиму, высоко подняв свой протез, словно это был меч.

Мальчишки бросились врассыпную. Хадим остался один.

Пыль поднялась столбом. Звуки ударов смешались с воплями.

Больше Хадим Лейле не докучал никогда.

Тем вечером Лейла с отцом, как всегда, ужинали вдвоем. «Мне что-то не хочется, – сказала мама. – Захочу – поем», – и забрала тарелку к себе еще даже до прихода Баби. Когда отец с дочкой сели за стол, мама спала. Или делала вид.

Придя домой, Баби перво-наперво помылся и причесался. А то вся голова была седая от муки.

– Что у нас сегодня на ужин, Лейла?

– Вчерашний ош.

– Здорово. – Баби вытер волосы и сложил полотенце. – А что сегодня будем изучать? Умножение дробей?

– Как переводить дроби в смешанные числа.

– Отлично.

Каждый вечер после ужина Баби занимался с Лейлой, обычно чуть-чуть опережая программу – чтобы девочка чувствовала себя в школе увереннее. Единственное, в чем Баби был на стороне коммунистов, – хоть они лишили его любимой работы – это в вопросах образования, особенно женского. Почти две трети студентов Кабульского университета составляли теперь женщины – будущие инженеры, юристы, врачи.

«Женщинам всегда приходилось нелегко в нашей стране, но теперь, при коммунистах, им дали чуть ли не все права, которых у них раньше не было, – шептал он (мама не выносила, когда при ней говорили хоть что-то хорошее про коммунистов). – Пропаганда пропагандой, однако теперь женщинам в Афганистане открыты все пути. Воспользуйся этим, Лейла. Хотя кое-кто, заслышав про свободу женщин, сразу хватается за оружие».

Под «кое-кем» Баби подразумевал отнюдь не жителей столицы с их более-менее либеральными взглядами. Здесь, в Кабуле, женщины учились в университете, ходили в школу, занимали посты в правительстве. А вот глубинка, населенная разными народностями (пуштунами в том числе), особенно на юге и на востоке страны вдоль границы с Пакистаном… Там женщину одну и без бурки на улице не встретишь. Там люди, живущие по древним племенным законам, в штыки приняли директивы коммунистов об освобождении женщин. Ведь новые распоряжения запрещали выдавать замуж против воли, вступать в брак, если невесте нет еще шестнадцати лет… У тебя есть дочери? Теперь они не обязаны безвылазно сидеть дома, могут учиться и работать наравне с мужчинами, – это не укладывалось в голове у тех, кто привык жить по старинке.

«Враг, которого невозможно победить, – это ты сам», – возглашал Баби и тяжко вздыхал.

Баби сел к столу и погрузил кусок хлеба в ош.