Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста

В Норвегии я перестал бояться смерти, разорения, мне казалось, что мир устоялся и я вполне здоров и весел. Конечно, я побаивался, что нас выловят и выставят, но у себя дома я чувствовал себя в полной безопасности, особенно когда Норвегию покрывали снега. К тому же, при отсутствии границы, я бы просто взял и въехал опять. Во всяком случае, никогда никаких проблем с норвежскими властями я не имел. Вообще норвежцы показали себя совершенно мирными, домашними людьми, очень доверчивыми и легко доверяющими незнакомым и даже иностранцам. Сначало это пугало, но потом начало подкупать… Далее мы просто привыкли, что слово есть слово и что на людей там можно положиться. Это, конечно, тоже было отчасти иллюзией, как потом показало время. Но как хорошо нам жилось в этой иллюзии!

Конечно, не все в этой Норвегии было безоблачно. Маськину пришлось сделать операцию, дочурка свалилась с лошади, я страдал подагрой, но это была настоящая восхитительная свобода.

Я покупал себе свободуПо пять копеек килограмм.

Садился я на хлеб и водуИ все бросал к ее ногам.Теперь свободен я. Жирею.Хандрю и плачу обо всем.Продал родную Иудею;

Купил в Норвегии я дом.И вот теперь, чего же боле,Свободен я, но глух и нем,Хромаю, корчаясь от боли,

Соплю, коплю и тупо ем.

Мы ездили по стране, бывали в Стокгольме, Маль-мо, Гётеборге… Я чувствовал себя как дома. Но, увы, никаким образом оформить свои отношения с этой страной не удалось бы, я даже и не пытался.

В мае 2001 года пришли канадские иммиграционные визы, и мы отбыли на американский континент. Я клялся вернуться и вернулся через год на пару месяцев, но все уже было не то… На прощание мы закатили пир на всю деревню, напоили всех водкой (хотя местные любят собственный самогон), накормили борщом… А на торте попросили кондитера написать на местном наречии: «Окен ар ду?» – «А ты кто такой?» – фразу, которую я с удовольствием заучил и всем всегда говорил к месту и не к месту, и все весело смеялись. Сынишка уже думал, что он норвежец. Я показал ему его израильский паспорт, и только тогда он поверил, что не норвежец, и очень расстроился.

В 2004 году я продал наш норвежский дом, продал по телефону и факсу, не приезжая, попросив соседей отправить остававшиеся вещи…

Так закончился мой рай на земле… И я оставил край людей, придыхающих, как чайки, когда они хотят сказать «да». Они вскрикивают так, как вскрикиваем мы, когда чего-то пугаемся… Хотя им нечего бояться, потому что им посчастливилось родиться в замечательной стране в безоблачные времена…

Глава двадцать девятая

Как я выпил море и обосновался в Канаде

Вы помните старика Эзопа? Да-да, того самого, о котором когда-то бормотали по курилкам частушку, мол, КГБ пришло к Эзопу и взяло его за… Смысл нам, конечно, ясен: может, хватит этих басен? Так вот, Эзопу как-то предлагали ответить на вопрос, как выпить море, и он справился. Я всю свою жизнь пытаюсь либо выпить море, либо и того хуже – выпить океан.

Был 1999 год, передо мной на столе лежали карты Нью-Йорка и Торонто, и я не имел никакого отношения ни к США, ни к Канаде… Я вел весьма успешный бизнес в Израиле – школу, готовившую врачей, медсестер и фармацевтов к экзаменам Минздрава. У меня все было. И чего мне еще было надо? Но нет, в ушах гудело: «Боря, выпей море!», и как-то подозрительно пересыхало в горле. Я понимал, что Израиль —это тупик. Попытка развить курсы, чтобы обслуживать государственные медицинские и медсестринские школы, натолкнулась на такую враждебность Минздрава Израиля, что они даже потратились на объявление в местной ивритоязычной прессе, что мы плохие и к нам ходить не надо. Естественно, это подняло нашу популярность до небывалых высот, но почему-то по ночам снились тюремные переходы… Никогда не злите государство, в котором вы имеете честь или несчастье проживать. Это хуже, чем пилить сук, на котором сидишь, потому что гравитация – сила темная и необузданная, а любое государство – сила еще более демоническая и еще менее обузданная.