Тысячу лет назад

– Не отчаивайтесь. Ваша красавица, Илюша, еще впереди, – парировала я, доставая пакет с туалетными принадлежностями.

Выйдя из купе, я обнаружила, что в туалет выстроилась толпа, и я торилась в очереди не меньше получаса.

Вернувшись в купе свежей и чистой, я опешила: на столике в бутылке из-под «пепси» красовались невесть откуда взявшиеся ромашки, рядом стояли тарелки с жареной курицей, апельсинами и сервелатом.

– Да вы просто волшебник! – ахнула я.

Илья озорно подмигнул и картинным жестом пригласил меня к столу:

– Все для вас, мадам. Все для вас.

Взял бутылку и разлил шампанское по граненым стаканам.

– За судьбоносную встречу! Напомню: меня зовут Илья. Илья Шарамко.

– Меня – Наташа. У вас необычная фамилия.

– Сейчас вы спросите, не произошла ли моя фамилия от слова «шаромыжник». То есть прохиндей. Возможно. Но история происхождения моей фамилии весьма занимательна.

Илья глотнул шампанского и поморщился.

– Ох, уж эти мне пузырьки. Так, о чем бишь я? Да, о фамилии. Так вот, корни ее возникновения уходят во времена наполеоновского нашествия, точнее, бегства французов из Москвы. Голодные и оборванные горе-вояки по дороге попрошайничали, обращаясь к местным крестьянам не иначе как «sher ami» – «дорогой друг». Мужики, недолго думая, прозвали их шаромыжниками.

– Любопытно. А я про свою ничегошеньки не знаю, – посетовала я, отправляя в рот очередной ломтик сервелата.

– Назовитесь, и, быть может, мне удастся пролить свет на сию великую тайну, – улыбнулся Илья, от шампанского на его щеках проступил застенчивый румянец.

– Нынешняя малоинтересна, а девичья – Панина.

– О, не являетесь ли вы, благородная дама, достославным потомком государственного деятеля эпохи Екатерины II, воспитателя Павла I – графа Никиты Панина?

– Лестно, но вряд ли. Отец родом из деревеньки под Ульяновском, так что мое графское происхождение решительно отметается, – веселилась я.

В окно рвался теплый летний ветер, остро пахло тепловозной гарью, пылью и луговыми цветами. А Илья продолжал рассказывать. Его баритон – низкий, чувственный, почти синатровский – волновал и завораживал. Он знал все на свете. Или почти все. Рассказывая, он не отрывал от меня зачарованного взгляда, и я чувствовала, как у меня начинает медленно кружиться голова. Увлекшись, он пылко брал меня за руку, и по нервно вздрагивающим пальцам я понимала, что он крайне взволнован. Выяснив, что по образованию я переводчик, он неожиданно заговорил на хорошем английском, сетуя, что ему не хватает практики. Я была ошеломлена, потрясена. Да что там – практически повержена.

«Как этот утонченный юноша оказался в армии?» – недоумевала я, но спросить не отважилась.

В купе незаметно закрались сиреневатые сумерки, за окном неслись бескрайние просторы, перелески, одинокие хутора с покосившимися заборами, шампанское закончилось, а мы все говорили и говорили. Из коридора слышался хохот, кто-то пел под гитару, нам стучали, приглашая присоединиться к веселью, но мы не отзывались. Нам было хорошо вдвоем…

В полночь я предложила закругляться.

– Завтра в шесть мы будем в Бресте. Нужно выспаться, – пояснила я.

– Но по карте от Бреста до Легницы уже пустяк, – возразил Илья.

– Все не так просто. В Бресте вагоны будут «переобувать», так что нам придется болтаться по городу до вечера.

– Переобувать? Вагоны? Это шутка?

– Отнюдь. В отличие от нашей, польская железная дорога – узкоколейка, потому требуется менять вагонные колеса. Обычно на это уходит весь день. Таможенный досмотр сразу перед посадкой. Поляки проверяют при пересечении границы, в вагоне. В час ночи будем в Варшаве, там поезд расформируют, часть вагонов прицепят к легницкому составу, остальные покатят на север до Щецинека.

Илья слушал внимательно, в полумраке он выглядел старше и внушительнее.

– Значит, через сутки мы расстанемся? – вопрос застал меня врасплох. Я на секунду замерла и, вдруг, неожиданно для себя, наклонилась и поцеловала его в макушку. Он удивленно заморгал, я смутилась и, пытаясь сгладить внезапно возникшую неловкость, быстро взъерошила его черную шевелюру и перешла на дружеское «ты».

– Да, но ты обязан мне еще раз помочь!

Сконфуженный, но явно обрадованный Илья, охотно подхватил мой шутливый тон.

– Есть – быть вашим вьючным ослом, мэм!

– Я не об этом.

По правилам военного ведомства, служащий имел право ввозить в Польшу лишь один цветной телевизор в год. Для этого выдавались специальные книжечки, в которых таможня делала пометку о количестве уже ввезенных. Я нарушила правило, и надежда была только на Илью. Согласится ли он взять «вину», то есть второй телевизор, на себя?

– Ради тебя я не только телевизор, убийство Папы Римского на себя возьму! – это прозвучало как признание.

Я испугалась и, в попытке развеять, стремительно сгущавшиеся флюиды зарождающейся любви, спешно сменила тему:

– Спасибо. А теперь спать.

– Да-да. Спокойной ночи, – Илья послушно влез на вторую полку.