Тысячу лет назад

По потолку пробегали тусклые полосы света одиноких семафоров и забытых богом полустанков, я лежала, уставившись в темноту, сон не шел. Тело изнывало и горело, душа маялась в каком-то невнятном предчувствии. Виновник моей бессонницы тоже не спал, но лежал тихо, едва дыша. От дикого напряжения мыслей и тел, воздух в купе превратился в плотный вибрирующий сгусток, мне чудилось, что я слышу легкое потрескивание проскакивающих в темноте энергетических разрядов.

«Что это, Господи? Бесовщина какая-то, – поносила себя я. – Выпила чуточку и разнюнилась! Утром все встанет на свои места».

Не помог ни счет розовых слонов, ни старательная визуализация ромашкового поля, час спустя я смирилась, обреченно уставившись в потолок. Илья, наконец, заснул, и я немного успокоилась. В тусклом свете занимающегося утра постепенно проступали очертания неубранного стола, я неслышно выбралась из постели и взглянула на Илью. Он спал тревожно, без конца вздрагивая и ворочаясь. Поправив сползшее вниз одеяло, я не удержалась и порывисто прижалась к его ладони щекой. Застыдившись, юркнула на место и притихла.

Как рождается магия под названием «любовь»? Из чего? Из каких таких чудодейственных материй плетется невидимая сеть пленительного сумасшествия? Почему люди, познакомившиеся каких-то десять часов назад, начинают ощущать пронзительную щемящую близость и необъяснимую почти болезненную тягу?

День выдался пасмурный, мы оставили вещи в камере хранения и отправились бродить по городу. Илья пробовал шутить, но делал это нарочито, с каким-то надрывом, я вымученно улыбалась, но вскоре бросила притворяться и погрузилась в меланхолию. Глядя на меня, мой милый мальчик тоже поник.

– Что-то происходит? – осторожно спросил он, посмотрев на меня бесконечно внимательными умными глазами. – Ты изменилась.

– Тебе кажется. Просто погода… – мой голос дрожал, в глазах блеснули слезы.

Закапал дождь, и толпа прохожих редела на глазах. Дождь быстро разошелся, серый, мелкий, унылый. Мы спрятались в каком-то подъезде, на душе было тошно, отчаянно хотелось плакать, но я изо всех сил держалась.

– А давай в Брестскую крепость? Все равно делать нечего, – вдруг предложил Илья.

Я кивнула, куда угодно, как угодно, только бы отвлечься от мучительных мыслей о скором расставании.

Экскурсия не задалась, мы возвращались. Окна такси заливало бесконечным дождем, Илья мрачно смотрел прямо перед собой, я едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Экскурсия меня доконала: сухонькая старушка-гид с белыми, как лен, волосами говорила страшные вещи. Она рассказывала об обороне Цитадели и Восточного форта крепости, о том, как бойцы, знавшие о падении крепости еще 30 июня, продолжали поодиночке сражаться до начала августа, выцарапывая на стенах надписи: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» – все это переполнило чашу моих переживаний, и я разрыдалась, громко, горестно, безутешно. Растерянный Илья бережно обнял меня и быстро повел к выходу.

Я смутно помню, как мы вернулись на вокзал, как прошли таможенный досмотр. Люди и предметы проплывали мимо меня в пелене какой-то дикой слезливой одури. Помню только Илью, его надежную руку, его ласковый шепот:

– Все уже хорошо. Черт меня дернул тащить тебя туда! Хрупкая моя, нежная, трепетная. Я здесь, я с тобой.

Поезд тронулся в 19:30, мы, как прежде, сидели напротив, и я понемногу успокаивалась: привычная обстановка, близость Ильи, валерьянка и чай делали свое дело.

– Ты прости меня, – робко попросила я.

– Это ты меня прости. Нашел куда девушку пригласить, болван. Это ж все равно, что на кладбище, – горячо возразил он.

При упоминании о крепости я опять напряглась, он заметил и порывисто обнял:

– Тебе нужно отдохнуть, Та. Ты устала. Поспи, а я рядом посижу. Хорошо?

Я послушно кивнула, прилегла на одеяло, смежила веки и быстро забылась. Сквозь сон я чувствовала, как он гладит мои волосы, слышала обрывки разговора с польским таможенником. Илюша объяснил, что жена больна и документы он покажет сам…

Проснулась я от внезапной тишины. Ни тряски, ни стука колес, ни голосов. Темно и тихо.

– Что происходит? Где я? – мелькнуло в голове. В панике я резко вскочила и больно ударилась головой о верхнюю полку.

– Тише, солнышко. Испугалась? Я здесь, – Илья свесился вниз, вглядываясь в темноту. – Мы в Варшаве. Я договорился с проводницей, мы можем оставаться в вагоне. Я уйду минут за пятнадцать до отправления, оно в 3:30.

Я онемела. Мысль о том, что через два часа мы расстанемся навсегда, пронзила все мое существо, и я затрепетала, как насаженная на булавку, умирающая бабочка.

– Ты… Я… – слова не шли с языка. Во рту пересохло, было трудно дышать.

Он все понял. Спрыгнул вниз. Опустился на колени и уткнулся лицом куда-то в живот. Я обмякла и, точно в замедленной съемке, тихо сползла вдоль его тела на пол, сухие горячие губы Ильи коснулись моих.

– Я не смогу без тебя, Та, – выдохнул он.

– Молчи, – я поцеловала его так сильно, что сама застонала от боли.