У арабов Африки

Их было трое: спокойный, уверенный в себе плечистый Мухсин, худощавый задумчивый Абд аль-Малек, быстроглазый и темпераментный Халед. Столь непохожие, воплощавшие, казалось, самые различные стороны национального характера своего народа, они были, как представляется сейчас, по прошествии долгих лет, сходны во многом. Жизнерадостные и остроумные, добродушные и приветливые, они держались просто и непосредственно: знакомились с первого слова, чувствовали себя непринужденно в любой компании, веселились от души, пели и танцевали без устали. Да и кто не пел и не танцевал в пестрой, многоликой и многоязычной толпе молодежи, заполнявшей улицы Москвы памятным летом 1957 г.! Но у них это получалось как-то удивительно легко и свободно. До сих пор трудно забыть Мухсина в малиновой рубашке, лихо отплясывавшего в центре группы чехословацких юношей и девушек какой-то совершенно невообразимый танец, напоминавший одновременно лезгинку, «яблочко» и ритуальную пляску воинственных африканцев. Где-то рядом беззаботно болтает Халед, остановив на перекрестке парковых тропинок двух смущенно улыбающихся русских девушек, а отставший от него Абд аль-Малек, более сдержанный и стеснительный, что-то с жаром доказывает делегату из Британской Гвианы, которого он только что впервые увидел. Потом они опять соберутся вместе, начнут подшучивать друг над другом, и из их разговора станет ясно, что Мухсин — сын рабочего из Сфакса (второго по величине порта Туниса) — влюблен в дочку крупного торговца, что он собирается на ней жениться, а его приятели опасаются, что он, женившись, «попадет в плен буржуазной идеологии». Все смеются. Затем им встречается товарищ из Марокко, и они мгновенно организуют вокруг него шутливый хоровод, выкрикивая: «Мы республиканцы, а ты — монархист!» Бейская монархия в Тунисе была низложена всего за неделю до начала фестиваля, но все тунисцы уже вполне освоились с новым положением, гордились своей новорожденной республикой и даже шутили по этому поводу.

Но живость характера и чувство юмора вовсе не означали легкомыслия. Когда было нужно, Мухсин, Халед и Абд аль-Малек внимательно слушали, не перебивая собеседника и тщательно записывая все им сказанное, долго беседовали на серьезные темы, увлеченно спорили, сохраняя уважение к оппоненту. «Почему ты считаешь, что я должен вернуться на родину после окончания курса? — спрашивал меня Абд аль-Малек, тщательно выговаривая каждое слово, чтобы можно было понять его обычно быструю арабскую речь, насыщенную диалектизмами и французскими словами. — А если я не согласен с тем, что делается у меня на родине? Что ж, может быть, я и вернусь в Тунис. Не оставаться же мне в Гренобле! Но на государственную службу я пойду только в качестве учителя. Скорее же всего я поступлю в книжный магазин, принадлежащий моему хорошему знакомому и единомышленнику. А еще лучше было бы завести небольшую книжную лавку. По крайней мере — независимость от всяких чиновников, да и больше свободного времени для социальных исследований». Мухсин собирался возвратиться в родной Сфакс, еще не очень четко представляя себе, что он будет там делать. А Халед вообще не задумывался: для него было ясно — он вернется в город Тунис. Почему? Во-первых, он там родился, а во-вторых, там же веселей! Он хитро улыбался: «Во Франции мне никогда не бывало так весело, как в Тунисе!».

Фестиваль окончился, и они уехали. Мне неизвестна их дальнейшая судьба. Один только Абд аль-Малек прислал через полгода из Гренобля письмо, в котором сообщал, что женился и в ближайшее время собирается переехать в Тунис. Думаю, что все трое нашли достойное применение своим силам на родине, столь нуждающейся в квалифицированных кадрах. Ведь у них, тогда довольно молодых людей (Халеду было 20 лет, Мухсину и Абд аль-Малеку— по 22 года), скептическое отношение ко многим вещам, происходившим в родной стране, как-го естественно увязывалось с патриотизмом, чувством долга и настойчивым желанием сделать все лучше, чем есть. А они знали, что может улучшить положение тунисцев, как и вообще всех арабов и африканцев. Недаром сразу же после лозунга «За мир и дружбу!» они выучили по-русски: «Да здравствует Советский Союз! Да здравствует социализм!»