У Белого Яра

В революцию предприятия иностранцев-концессионеров и курганского купца стали народным достоянием. Брюль, сумевший вовремя перевести свои сбережения за границу, уехал на родину, оставив своему компаньону обесцененные акции в банке, где хранились ценные бумаги фирмы. Тегерсен же остался в России, но из Кургана исчез, скрывался, по слухам, в Омске под чужой фамилией.

Но после белочешского мятежа Тегерсен снова появился в городе, стал опять хозяином консервного завода.

Мстя за пережитые страхи и выплаченную контрибуцию, курганские фабриканты и заводчики установили на предприятиях порядки, существовавшие при царизме: был отменен рабочий контроль на производстве, разогнаны профсоюзы, введена система штрафов, рабочий день с восьми часов увеличен до двенадцати. Из подвалов были вытащены старые припрятанные вывески и торжественно водружены на фасадах учреждений. На Береговой улице, над двухэтажным зданием городской управы опять распростерся хищный силуэт двуглавого орла. Над старинным городком надоедливо плыл перезвон церковных колоколов; на улицах звучала иностранная речь; по булыжным мостовым цокали копыта рысаков, несущих в экипажах дородных барынь; в ресторанах шли пьяные ночные оргии господ офицеров...

Балакшин встретил в конторе маслодельного «Союза» своего врага с подчеркнутой любезностью: самолично помог выйти из кареты, подобострастно поддерживая его расслабленную фигуру, пока тот взбирался на высокое каменное крыльцо, провел его в кабинет и усадил в старинное кресло с плюшевыми подлокотниками.

— Да вы, Мартин Иванович, все такой же молодец! — принимая из костлявых рук гостя модный макинтош, воскликнул Балакшин.

На болезненном лице Тегерсена появилось подобие улыбки.

— Жених, право, жених! — шумно восхищался хозяин кабинета, подвигая гостю малахитовую шкатулку с набором дорогих папирос.

— Я курю сигар.

Тегерсен актерским жестом достал толстую «Гаванну». Прикурив, слегка затянулся, сердито выпятил нижнюю губу, словно собираясь расплакаться. Рассматривая гостя, Балакшин с тайным злорадством отметил, что его конкурент пожелтел лицом, еще больше вытянулся мясистый нос. «Мартышка... настоящая мартышка...».

— Мартин Иванович, я пригласил вас, так сказать, на конфиденциальную беседу... Позволите?

— Зделайт одолжений...

Тегерсен успел наполовину выкурить сигару, а Балакшин все говорил и говорил. Гость принял важную осанку, по его прищуренным глазам, прикрытым стекляшками пенсне, трудно было угадать, как он относится к тому, что слушал. Наконец, Балакшин умолк. Акционер и купец окинули друг друга оценивающими взглядами.

— Ви умный голова, господин Балакшин!.. Нам нужно поделять сфер влияния... Ви не мешай мой фирма делать мясо, а ми... как это у вас по-русски... не надо ставит ножка молоку... Так я понимай?

— Так, так, Мартин Иванович! Конкуренция невыгодна нам обоим. Да и не время сейчас враждовать.

Они радушно протянули друг другу руки. Гость начал церемонно раскланиваться, но Балакшин с деланным радушием удержал его.

— Одну минуточку...

Тегерсен вежливо склонил голову, и тучный Балакшин, приподнявшись на носки, горячо зашептал в ухо:

— Деловые люди города решили устроить банкет в честь господ офицеров. Будет узкий круг... Военный комендант, начальник контрразведки...

Тегерсен поморщился.

— Эти люди нам нужны! — подчеркнуто сказал Балакшин, с трудом сдерживая раздражение. — От них сейчас зависит успех торговли.

Тегерсен воскликнул:

— Я понимайт... Банкет — это покупай нужный человек... Взятка! Я согласен. Соберемся в ресторан...

— Что вы, Мартин Иванович! Лучше домашняя вечеринка, без лишних глаз. Соберемся мужской компанией у меня.

Банкет состоялся в обширном, заново отремонтированном доме Балакшина. Желая удивить «немца-выскочку», купец на этот раз раскошелился. Из ресторана Дворянского собрания был приглашен шеф-повар. Один из приказчиков привез в бочонках со льдом живых щук из казачьей станицы, другой съездил в Челябинск за лучшими марками красных вин. «Квашня» сбилась с ног.

В этот вечер в просторной гостиной Балакшина собрались Тегерсен, Бакланов, Дунаев, торговец из Белозерской Менщиков, непременный завсегдатай всех купеческих домов Кузьминых, крупный подрядчик строительных работ. В ожидании припоздавших офицеров гости не теряли даром время и были уже сильно навеселе.

— Расскажи-ка, братец, — обратился хозяин дома к Кузьминых, который был пьянее других, — про Ваську-портного...

— Да эту историю весь город знает, — вяло возразил вконец разомлевший Кузьминых и потянулся к угловому столику, на котором стоял поднос с графином водки.

— Нет, милейший, расскажи! Что за история? — послышались восклицания, и Кузьминых, осушив граненую рюмку, начал:

— Было это до войны... Как-то в мой игорный дом... каюсь, господа, я с год держал «веселое заведение»... заглянул портной Васька, забулдыга, какого свет не видал... Вывертывает карманы — пусто, а играть охота. «Давай в заклад!» — кричит мне через весь зал. «А что, спрашиваю, поставишь в залог?» — «Да хоть душу!»...

— Дюшу? — переспросил Тегерсен.