У Черных рыцарей

Короткий миг - это ведь тоже богатство, если насытить его дополна интенсивностью мысли и чувства. Подумай - ты вдохнул глоток воздуха, почувствовал, как пульсирует кровь в висках, шевельнул рукой... В твоем мозгу промелькнуло воспоминание - Моника в белом платье с букетом цветов в руках, вся залитая солнечным светом... Разве мало одного такого мгновения? В нем ты и весь мир! Ты можешь восстановить в памяти что-нибудь прекрасное, пережитое тобой, просто вспомнить строчку стихов любимого поэта, мысленно вдохнуть аромат розы, почувствовать прикосновение дружеской руки, увидеть огонь костра, представить стремительный полет ласточки в необозримом океане неба, по которому, словно парусники, плывут облака, еще раз пережить напряжение борьбы и радость победы, мысленно вернуться к каждому, кто обогатил твою жизнь плодотворной идеей, дружбой, любовью... - каким богатством ты еще владеешь!

Незаметно за маленьким зарешеченным оконцем вечер перешел в ночь, а ночь отступила перед утренним рассветом. Григорий ни на секунду не сомкнул глаз. Такой роскоши он не мог себе разрешить - ведь ему еще так много надо было вспомнить.

Под утро даерь камеры, скрипя, отворилась. Григорий быстро поднялся. Для раздатчика суррогатного кофе и эрзацхлеба слишком рано. Неужто?..

Но порог перешагнул не тюремщик с конвоем, не поп, на появление которого можно было рассчитывать перед расстрелом, а элегантный господин, и камера тотчас наполнилась ароматом туалетного мыла и духов. В тусклом свете красноватой лампочки, горевшей под потолком, залоснилась гладкая прическа с безукоризненным пробором, заблестели стеклышки старомодного пенсне на сухом, с горбинкой, носу.

- Простите за вторжение, - проговорил господин так, словно находился не в камере смертника, а в светском салоне, - и разрешите представиться: здешний врач.

- Очень сожалею, но медицинской помощи мне не потребуется, так что...

Григорий продолжал стоять, надеясь, что непрошеный посетитель тотчас уйдет. Но тот, сняв пенсне, подул на стеклышки и принялся старательно протирать их, очевидно готовясь к осмотру и длинному разговору.

- Повторяю, вы напрасно беспокоитесь. Очень вам благодарен, но я хотел бы остаться один, - уже нетерпеливо сказал Григорий.

- Понимаю, понимаю и ваше возбуждение и ваше раздражение! Это так естественно... Мне не хочется быть навязчивым, но поверьте, не только обязанности официального тюремного врача привели меня сюда.

- Тогда что еще?

- Разрешите сесть?

- А я имею право не разрешить?

- Так, так, ирония, бравада... Мы все прибегаем к ним в трудную минуту жизни...

- Господин доктор, минут у меня осталось в обрез. Напоминаю вам об этом.

- Я долго не задержу вас, и вы не пожалеете, что выслушали меня.

- Ну, что ж... - Григорий устало опустился на койку и вздохнул. Говорите, и чем короче, тем лучше.

- Хочу сразу же предупредить, что я пришел как друг. Вы удивлены, но это именно так.

Григорию показалось, что его сильно толкнули в грудь сердце бешено заколотилось. Неужели появился шанс на спасение? А что, если это новая игра, попытка сломить его волю перед расстрелом, вывести из равновесия? Любой ценой надо сдержаться, не выдать волнения!

- Странно. Меня вы не знаете, быть посредником между мной и еще кем-то не можете - ведь у меня здесь нет ни одного близкого человека. Следовательно...

- Простите, а герр Кронне?

- Кронне? - в голосе Григория прозвучало искреннее удивление.

- Да, именно он попросил меня передать его глубокое сожаление по поводу того, что произошло. Он испробовал все возможности вам помочь, но оказался бессилен - с такой быстротой закружилась эта чертова мельница правосудия. И теперь он жаждет...

- Откуда ему все известно?

Вопрос словно повис в воздухе. Сокрушенно покачивая головой, врач сунул руку в карман, долго шарил там и, наконец, вытащил свернутый листок. Словно колеблясь, развернул его: даже в полутьме можно было разглядеть набранный готическим шрифтом заголовок газеты-листовки, которую вот уже две недели как издавали в лагере военнопленных. Основным материалом служили платные объявления - обращения отцов, матерей, жен, разыскивающих своих близких в лагерях для солдат и офицеров бывшей гитлеровской армии. Несколько скучнейших лагерных новостей и непременно ужасающий рассказ беглеца из Восточной зоны заполняли оставшееся место.

- Прочитайте вот это! - врач протянул газету.

- Вы забываете, у меня человеческие, а не кошачьи глаза. В такой темноте я ничего прочесть не могу.

Неожиданно вспыхнул карманный фонарик и осветил обведенную красным карандашом заметку на первой полосе. Григорий впился в нее глазами.

"Сегодня в пять часов утра, - сообщалось в информации, - приведен в исполнение приговор суда, приговорившего бывшего гауптмана немецкой армии Генриха фон Гольдринга к расстрелу за вооруженное нападение на солдата оккупационных войск. Перед смертью гауптман Гольдринг искренне раскаялся и подал прошение о помиловании. Командование оккупационных войск прошение отклонило".