У Черных рыцарей

"Как сообщает наш корреспондент из Мадрида, большая часть бывших нацистов, боясь ответственности за совершенные во время войны престуления, поспешила уехать из Испании в страны Латинской Америки..."

- Не пойму! Ведь Франко...

- Бедняга Франко чувствует себя не очень уверенно. Ведь он не просто сочувствовал Гитлеру и Муссолини, а поставлял им сырье для военной промышленности, его "Голубая дивизия" воевала на Восточном фронте... Ясно, он теперь выслуживается перед победителями...

- И вы думаете?.. - хрипло спросил Шлитсен, не заканчивая фразы.

- Франко понимает: ему сейчас не надо дразнить победителей. Он, не задумываясь, может пожертвовать десятком, двумя так называемых военных преступников, чтобы задобрить союзников и хоть немного реабилитировать себя...

Зазвонил телефон, Фред неторопливо взял трубку.

- Слушаю... Привет! С возвращением!.. Да, у меня. Хорошо!

Шлитсен, подняв брови, всем корпусом подался "перед, прислушиваясь к разговору.

- Вернулся Нунке, - пояснил Фред, кладя трубку - Немедленно вызывает вас к себе.

Опираясь двумя руками о стол, Шлитсен медленно поднялся. Нижняя губа его отвисла и слегка дрожала, на не бритых сегодня и не разглаженных электромассажем щеках резко обозначились морщины.

- Придется идти, - устало и хрипло произнес он и, с трудом переставляя ноги, поплелся к двери.

Глядя на ссутулившуюся спину, бессильно повисшие вдоль тела руки, на полулысый затылок, Григорий на миг представил себе другого Шлитсена: наглого и надменного завоевателя, безжалостного палача, который, презрительно усмехаясь, небрежно поднимает два пальца, давая знак, что можно начинать страшную расправу над тысячами беззащитных людей. Отец подробно рассказывал, что проделывали такие вот шлитсены в оккупированном Киеве! О, тогда герр Шлитсен не думал о возмездии! Он упивался безграничной властью над ранеными красноармейцами, стариками, женщинами, детьми... Гордился своим "превосходством", бравировал равнодушием к слезам, стонам, крови... Надеялся на безнаказанность! Но стоило лишь намекнуть на возможность ответственности, куда девались и самонадеянность и чванливость! Чуть не помер от страха! Вот тебе и "супермен"!

Из задумчивости Григория вывел телефонный звонок. Опять звонил Нунке.

- Берите мою машину и немедленно на аэродром! Приезжает мистер Думбрайт! Извинитесь, что я сам не смог его встретить - у меня неотложное дело.

На поездку к плато, приспособленному под аэродром, ушло минут двадцать. Остановив машину у домика, который одновременно был приспособлен и под служебное помещение, и под зал ожидания, Григорий вышел и с сомнением поглядел на небо. Ветер гнал клочковатые облака, то собирая их в сплошную тучу, то вновь разрывая. Погода была явно не летной! И действительно, дежурный по аэродрому сообщил, самолет еще не запрашивал о посадке.

Не заходя в помещение, Григорий зашагал по кромке летного поля, радуясь, что может побыть один, вне стен опостылевшей школы. Ветер, правда, холодный, осенний, но он не мешает течению мыслей, рожденных разговором со Шлитсеном, а наоборот, как бы подгоняет их.

Киев... Григорий видит его еще в развалинах. Каков он сегодня? Газеты, поступающие в распоряжение руководителей русского отдела, пишут о его восстановлении. Каким же будет лицо родного города? Сумеют ли строители гармонично сочетать старое с новым?

Если закрыть глаза и повернуться против ветра, можно представить себе, что стоишь на днепровской круче. Как запечатлелась в памяти каждая подробность открывающегося сверху бескрайнего ландшафта! Неповторимого, присущего только Киеву... Сейчас там, верно, уже зима: ведь кончается ноябрь... А может быть, и нет. Может быть, парки над Днепром все еще в золоте и багрянце. Ведь Киев славится красотой и длительностью своей золотой осени.

И здесь тоже осень. Чужая осень . Григорий даже не заметил, как она подкралась. Время для него остановилось. Словно измеряется оно иными законами, иными приметами, сделанным и тем, что еще предстоит совершить.

До слуха донеслось гудение мотора. Дежурный по лэродрому и автомоторист уже бежали по бетонной дорожке. Вздохнув и проведя рукой по лицу, словно отгоняя далекое видение, Григории тоже направился к середине поля, проклиная в душе пилота за мастерство, с которым тот вел самолет на посадку.

- Хелло, Фред! - крикнул Думбрайт, как только ступил на трап, который подкатили к самолету. По цсечу чувствовалось, что фактический начальник шкогы чем-то взбудоражен.

- Привет, босс!

Пожимая руку, Думбрайт любил похвастать силой, его пальцы, словно тиски, сжимали ладонь того, с кем он здоровался. Зная это, Григории заранее напряг мускулы

- А, боитесь! - улыбнулся Думбрайт.

- Только предосторожность, а это еще далеко не страх.

- Пхе, Фред! Могли бы сделать приятное своему начальству!.. А впрочем, мне нравится та независимость, с которой вы держитесь! Иногда я забываю, что вы немец... Надеюсь, я не задел ваши национальные чувства!

Григорий, то есть Фред, - сейчас он должен быть только Фредом! - не успел ответить. Рядом послышалось удивленное, даже немного испуганное восклицание:

- Сомов?