«У Геркулесовых столбов...». Моя кругосветная жизнь

Когда на грани серых крышСмотрю я перед сном,Мне снова видится ПарижЗа питерским окном.Там посреди чужой землиПлывут по Сене корабли,И мы с подругой НаталиИдем на Пляс Италии.Не зная горя и забот,С зари и до зариГуляет праздничный народПо парку Тюильри.

Где прежде жили короли,Теперь тюльпаны расцвели,И мы с подругой НаталиИдем на Пляс Италии.Там от вина и счастья пьян,Зажав бокал в руке,Сидит с друзьями д`АртаньянВ нарядном парике.Там над бульварами вдалиЛетят на север журавли,И мы с подругой НаталиИдем на Пляс Италии.Там пьют веселое вино

В вечерний этот час.Ах, почему же так темноЗа окнами у нас?А там поют: се тре жоли, —Скорее жажду утоли,И мы с подругой НаталиИдем на Пляс Италии.

Когда попадаешь в тихие уголки огромного Парижа, где веками стоят одноэтажные и двухэтажные домики, и видишь патриархальную жизнь, которая, казалось бы, ничем не должна быть нарушена, представляется странным, что именно в этой стране еще в конце XVIII века разыгралась драма Великой французской революции, явившая миру не только образцы свободы, равенства и братства, но и первые примеры чудовищного поголовного террора. Вспоминаю пьесу Михаила Шатрова «Большевики», которая шла в театре «Современник» в конце 60-х годов. В пьесе над раненым Лениным спорят большевистские вожди, стоит ли повторять ли опыт террора Французской революции. И повторили! Французская революция стала классикой всяческого террора, чем и напугала Европу, но не испугала, к сожалению, Россию. Среди казненных на гильотине было немало великих людей. Например, прекрасный поэт Андре Шенье, которому посвятил стихи Пушкин, и великий физик Лавуазье, который настолько интересовался природой вещей, что попросил у палача, чтобы тот, когда отрубит ему голову, посмотрел ему в глаза, и он ему подмигнет, чтобы доказать, что жизнь существует и после смерти.

Совершенно невозможно представить себе Париж без открытых кафе, без звучащих под гитару песен, без знаменитого французского шансона. Без Жака Бреля, Ива Монтана, Шарля Азнавура и многих других. Булат Окуджава как-то говорил мне, что именно приезд Ива Монтана в 1956 году в Москву побудил его впервые взяться за гитару. Дух французского шансона, охвативший когда-то всю Европу и явившийся серьезной основой авторской песни в нашей стране, до сих пор существует. Вот только отношение к авторам разное. На кладбище Монпарнас, у всегда заваленной свежими цветами могилы знаменитого французского шансонье Сержа Генсбура (Гинзбурга), я как-то поневоле вспомнил о нашем шансонье Гинзбурге, выступавшем под псевдонимом «Галич».

Вперед угадать мы не в силахЗемное свое бытие.Лежат во французских могилах

Два Гинзбурга, два шансонье.Осенних пейзажей наброски,Дыхание ближних морей.Один из них – днепропетровский,Другой – кишиневский еврей.Октябрь лисицею рыжейКрадется по мокрой траве.Один был известен в Париже,Другой – популярен в Москве.Немного известно нам в суммеО их непохожей судьбе, —Один от наркотиков умер,Другого убил КГБ.

Связали их общие узы,С рождения каждый изгой,Но первый остался французом,И русским остался другой.Как эти могилы не близкиХолодной дождливой порой:На первой – цветы и записки,Густая трава на второй.И мысль невеселая сноваВнезапно приходит ко мне:Не следует русское словоВ чужой хоронить стороне.