«У Геркулесовых столбов...». Моя кругосветная жизнь

Подполковник Трубятчинский, бывший сосед по каюте,С кем делили сухарь и крутые встречали шторма,Не качаться нам впредь в корабельном суровом уюте,Где скрипят переборки и к небу взлетает корма.Опрокинем стакан, чтобы сердце зазря не болело.

Не кляните судьбу, обо всем не судите сплеча!В зазеркалье у вас все читается справа налево, —В иудейской пустыне нашли вы последний причал.Подполковник Трубятчинский – в прошлом надежда России —Он сидит у окна, и в глазах его черных – тоска.Позади океан, ядовитой пропитанный синью,

Впереди океан обожженного солнцем песка.Подполковник Трубятчинский, что вам мои утешенья —Где бы ни жили мы и какое б ни пили вино,Мы – один экипаж, все мы жертвы кораблекрушенья,Наше старое судно ушло невозвратно на дно.

Подполковник Трубятчинский, моря соленого житель,Как попасть вы смогли в этот город безводный Арад?Надевайте погоны, цепляйте медали на кительИ – равненье на флаг, – наступает последний парад!..Возвращение в рай, а скорее – изгнанье из рая,Где ночные метели и вышки покинутых зон…

Подтянувши ремень, обживает он остров Израиль —Наших новых времен, наших новых морей Робинзон.

Я пел эту песню на концерте в Беер-Шеве, а Николай Николаевич сидел в первом ряду и плакал. Пару лет назад его не стало.

Привыкший за долгое время жизни к российско-обывательскому стереотипу «еврейской внешности», уже в первые дни в Иерусалиме, выйдя на центральную улицу Яфф, я поразился многообразию лиц и одежды шумной и жизнерадостной толпы, до отказа наполнившей узкие тротуары, спешащей куда-то на автобусах и автомашинах. Здесь можно было увидеть всех – от ортодоксальных хасидов в их круглых меховых «форменных» шапках и черных чулках, как на картинах Рембрандта, и арабов в ярких бурнусах до современных хипарей в заношенных донельзя шортах. «Володя, – растерянно обратился я к сыну, откровенно потешавшемуся над моим замешательством, – это что, все евреи?» – «Конечно», – засмеялся он. «Нет, погоди, ну, эти-то в черных лапсердаках, понятно, но вот эти здоровые и белобрысые, в ковбойках?» – «Евреи». – «Ну ладно, допустим, но уж эти восточные красотки из «Тысячи и одной ночи», типично гаремные женщины?» – «А это тайманки – еврейки из Йемена». – «Ну вот эти-то, наконец, негры», – обрадовался я, увидев на противоположной стороне улицы нескольких здоровенных парней шоколадного цвета с курносыми и приплюснутыми африканскими носами, обряженных в хаки и алые береты, с американскими автоматами «М-16» через плечо. – «Ничего подобного, – видишь, у одного из них кипа на голове? Это африканские евреи – фалашим». За этим последовала небольшая лекция о том, что знаменитая царица Савская, возглавлявшая когда-то «правительственную делегацию» к легендарному царю Соломону, возвратилась к себе в родную Эфиопию слегка беременной от израильского царя, что и дало начало чернокожим евреям – фалашим. Мне рассказывали, что черные евреи, приехавшие сюда из Африки, впервые узнали, что существуют, оказывается, белые евреи.

Действительно, Израиль – страна эмигрантов, маленькое подобие США. В Тель-Авивском университете, где мне довелось читать лекции на геологическом факультете, есть большой музей еврейской диаспоры. Там, в частности, выставлены макеты еврейских синагог в разных странах мира. Разглядывая их, можно удивляться их несходству, тому, как отличается бревенчатая литовская синагога от классической пагоды китайских евреев. Возвратившись на Землю обетованную, беглецы принесли сюда с собой обычаи и привычки всех народов, среди которых они жили веками. Отсюда бесконечное разнообразие облика городков и поселков на небольшой территории Израиля, уже упомянутое мной.