У каждого свой путь в Харад

Гвалт и лай прокатились по лесу. Куницу словно ветром сдуло, а ребенок, испуганно заплакав, стал торопливо карабкаться вверх по лестнице.

Листопад не видел, как распахнулась дверь дома и выбежавшая женщина, росточком чуть больше метра, подхватив ребенка на руки, втащила его в дом. Монах был занят растаскиванием собак. Он орал и щелкал над их ушами кнутом, стараясь не ударить, а только напугать. В конце концов все собаки, извиняясь и скуля, поджали хвосты. И только вожак никак не успокаивался.

Листопад схватил его за ухо и пригнул голову к земле. Пес не желал поддаваться, он рычал, глаза словно остекленели от злости.

– Да что с тобой случилось?!

Звук голоса произвел странное действие. Он словно вернул собаку к реальности из какого-то странного, полного агрессии сна наяву.

Вожак замер, а потом заскулил, виновато спрятав морду и прикрыв ее передними лапами. Теперь по его виду можно было сказать, что он стыдился более всех прочих.

Монах предпринял новую попытку вытащить упряжку на поляну. Но с собаками снова стало происходить что-то неладное – теперь они просто отказывались идти. Протащив за собой упирающегося всеми лапами вожака за ошейник всего пару шагов, Листопад совершенно выдохся. Пес весил чуть меньше его самого, и, чтобы выиграть подобную битву, ему и делать ничего особенно было не надо.

Монах выругался, плюнул в сердцах на снег. Выпрямился, потер лоб.

«Ну что ты будешь с ними делать! Да и какая разница? Пойду сам, а упряжка здесь пусть побудет, мне же только с проводником договориться».

Он обернулся к саням. От толчков и диких прыжков собак они пару раз опасно наклонялись, рискуя перевернуться. Край шубы лежал на снегу. Из-под него белели пальцы соскользнувшей за край саней руки Оденсе. Листопад вдруг понял, что с самого утра девушка не произнесла ни слова.

Он поднял ее тонкую руку, заботливо стряхнул с пальцев налипший снег. Ладонь была теплой, а вот лоб, к которому прикоснулись губы монаха, просто пылал. Берегиня попыталась открыть глаза.

– Мне очень плохо, – произнесла девушка совершенно сухими губами.

– Ну что мне делать? Что мне делать? Послушай, мы сейчас возле домика проводника находимся, я схожу попрошу – может, у них есть что-нибудь, чем тебе жар сбить получится.

– Дело не в жаре. – Глаза берегини смотрели тоскливо. – Мне плохо, как было тогда, когда ты в первый раз подошел к дому, где я на чердаке пряталась.

У монаха похолодела спина.

«Неужели и здесь есть кто-то из ордена? С ума можно сойти! Как меня угораздило все же игры в кошки-мышки с властью затевать? И чего не жилось спокойно?» – Вслух он сказал, стараясь, чтобы голос его прозвучал уверенно:

– Мы все решим. Слышишь? Мы в двух шагах от того места, где исчезнут твои тоска и холод. Останется только простуду вылечить.

– Хорошо бы, – прошептала девушка.

Листопад быстрым шагом пересек поляну. Ноги пересчитали через одну ступеньки, и кулак забарабанил в дверь.

За дверью сначала было тихо. Листопад прислушался. А в избе прислушивались к нему.

– Откройте, мне проводник нужен! До Харада.

Послышались приглушенные голоса. За дверью совещались.

Дверь приоткрылась, и показалась лохматая голова хозяина дома. Макушкой он едва мог достать монаху до груди. Хмуро глядя на Листопада снизу вверх, хозяин спросил:

– Кто такой? – В звонком голосе проскакивали сердитые нотки.

«Если скажу – не поверишь», – пронеслось в голове монаха, но ответить что-то нужно было, и он произнес привычную ложь, прилипшую к языку за время скитаний:

– Лекарь я.

– Один? – Попытка посмотреть, стоит ли кто-то за спиной Листопада, была обречена на провал. Плечи монаха не оставляли малорослику ни единого шанса увидеть что-либо.

– С сестрой. Она прихворнула в дороге. От жара не найдется чего-нибудь?

– Может, и найдется.

– Я заплачу.

Хозяин поскреб пятерней бороду:

– Ты ж лекарь, а у нас лекарство покупать собрался… чёй-то так?

– Закончилось! – рявкнул Листопад, что, впрочем, не произвело на лохмача никакого впечатления. Он продолжал сыпать вопросами:

– Собаки твои лаяли?

– Мои.

– И много их?

– Восемь.

Глаза у лохмача округлились, и он присвистнул:

– Ничего себе! И зачем тебе столько? Думаешь, в Хараде собак нет?

– Они у меня вместо лошади.

– Обнищал Потлов, – заметил с усмешкой хозяин, – если уж вместо лошадей на собаках ездить начали… Платить мне чем собираешься?

– Потловским серебром.

– Вот уж удача! А то я испугался, что собаками заплатишь.

– Сколько возьмешь?

Проводник замялся. Лоб его пошел рябью складок. Кустистые брови пару раз сложились домиком, а потом снова сбежались на переносице в одну мохнатую, сердитую гусеницу. Он пошамкал для верности ртом, словно тренируясь перед тем, как произнести цифру:

– Двести.

– Что?! – Листопад чуть не свалился с лестницы. От наглости проводника он на секунду забыл обо всем на свете: об Оденсе, бредящей на подводе, о ставших неуправляемыми собаках, больше похожих на волков, о своем собственном положении, перечеркнувшем половину жизни. Он забыл обо всем и превратился в обывателя, с которого ловкий шельмец пытается содрать денег. – Двести?